Путешествие на юг - [18]

М а ш а. Ну и хорошо. Давай к дому пойдем.

В а л е р к а (поднимается, но тут же садится). Посижу.

М а ш а. Посиди. От разговора устал — помолчи. Глаза пошире открой. Смотри.

В а л е р к а. На что?

М а ш а. А на что нравится, на то и смотри.

Пауза. Затем раздаются позывные, и входят  ч е т в е р о — пантомима. На них остроконечные колпаки астрологов. Огромные картонные очки. Валерка встает, четверо берутся за руки и с серьезными лицами, на которых застыли широкие улыбки, водят вокруг него медленный хоровод. Тихая музыка — струнные и флейта.

В а л е р к а (он абсолютно трезв, обращаясь к небу). Звезды! Послушайте, звезды! Вас мириады. Вас больше, чем атомов на всей нашей земле. И ты, Млечный Путь. Ты кажешься неподвижным облаком. Но я знаю: ты, как песок в песочных часах, пересыпаешься из конца в конец вселенной. И каждая песчинка твоя бессмертна по сравнению со мной, потому что она — звезда, а я человек… Ближе! Ближе! Мне не дотянуться до вас. Благодарю вас, звезды! (Снимает с неба воображаемую звезду, кладет ее в карман.) Благодарю. Я знаю, что одна звезда приносит бессмертье только одному человеку. (Прячет в карман еще одну звезду, и еще, и еще.) Благодарю вас, благодарю. Так много людей на земле будут счастливы, получив бесценный подарок! Они станут бессмертны, и они бесконечно будут восторгаться вашей добротой. Я знаю, каждая из вас умирает, подарив себя человеку. Ах, вас такое неисчислимое множество, ослепительные, прекрасные, великодушные звезды! (Трясет воображаемое дерево.) О, сколько миллиардов звезд осыпалось на землю! Каким волшебным блеском вы наполнили этот мир! (Закрывает лицо руками.)

Музыка умолкает, пантомима уходит.

М а ш а (Валерке, который опять сидит рядом с ней). Валерка, а ты куда смотришь? На облако? На то?

В а л е р к а (не сразу). А глаза и правда красивые у тебя.

М а ш а (поворачивается к нему; как с малым ребенком). Ну вот и хорошо, вот и смотри.

В а л е р к а. А помнишь, ты говорила, что можешь на ресницах пять спичек удержать? (Достает из кармана спички.) Докажи.

М а ш а. А почему у тебя спички с собой?

В а л е р к а. Не уклоняйся, Машка. Вот тебе… раз… два… три… четыре… пять… Колдуй. А спички — костры в горах разжигать. Не веришь? Думаешь, курю? Не пробовал, и намерений таких нет. (Подняв два пальца.) Животными и растениями — клянусь! (Кладет первую спичку ей на ресницы.) Первую водворили. Дальше укладывай сама.

Маша укладывает спички.

Эй-эй, голову не задирай!.. Три.

Спички падают.

Три, Балагуева, а не пять! Преувеличиваешь. Украшая себя, не брезгуешь и враньем. (Покачнулся.)

Маша поспешно схватила его за рукав.

Хотя, Машка… Я ведь и сам вру.

М а ш а. Что ты, Валерка. Правдивее тебя я не встречала еще.

В а л е р к а. Вру! Помнишь, на теплоходе насчет Нины сказал?

М а ш а. Это я знаю.

В а л е р к а. Что ты знаешь, куриная твоя голова?

М а ш а. Что пошутил. Она же перед моим окошком живет. Ты и незнаком с ней. У нее поклонники — студенты уже.

В а л е р к а. Точно. Только я не пошутил, я соврал. Сделал уступку ложному самолюбию, оно меня и привело.

М а ш а. Ну и ладно, ну и соврал. С кем не бывает? Зла от этого никому не произошло. Посмеялась я над тобой, да и все.

В а л е р к а (приподнимаясь, грозно). Посмеялась?! И ты, Машка, посмела смеяться надо мной?

М а ш а (усаживая его). Да не вскакивай ты — упадешь. Не посмеялась я. Улыбнулась слегка.

В а л е р к а (усаживаясь). Другой разговор. Улыбку я прощаю. Во веки веков. Аминь. (Помолчав.) А Шурик твой дурак.

М а ш а. А вот этого не надо. Это ты от обиды говоришь.

В а л е р к а. Повторяй! Мой Шурик хвастун, бездарность и негодяй.

М а ш а. «Мой Шурик хвастун, бездарность и негодяй». Только какая же он бездарность, если на физика учиться пойдет?

В а л е р к а. А все физики бездарны, как пробки. И Шурик, и Эйнштейн. Повторяй!

М а ш а. «Как пробки. И Шурик, и Эйнштейн».

В а л е р к а. Эй-эй! Эйнштейна не касайся. Кто ты и кто он? Он теорию относительности… вообразил. А твоего божественного воображения только и хватило, чтобы горы с равнинами перемешать. Куце фантазируешь. Где у тебя крылья для полета, Балагуева? Где? (Шарит у нее за спиной.) Нет. Ни тебе вот такусеньких, ни цыплячьих — нет…

М а ш а. Пойдем. Не до темноты же сидеть.

В а л е р к а. И еще раз соврал. Не сходя с места соврал. Когда за Военно-Морские поднимали, я из рюмки пил. Это я уж потом. Отвернулся и опрокинул стакан. Назло. А, думаю, черт с ним со всем, пропадать так пропадать.

М а ш а (помолчав, не поднимая головы). Подлец!

В а л е р к а. Эй-эй, лежачего не бьют.

М а ш а (встает, с силой). Господи, до чего же подлец! Друзей отца не постыдился. В такой день! Я за-ради беды его с ним, как с малым дитем, говорю. Нянькаюсь с ним. Тебе жизнь первый раз на плечи-то надавила, попробовала, крепко ли на ногах стоишь. А ты и согнулся, распластался на земле. «Лежачего не бьют»… Сам придешь. (Идет.)

В а л е р к а (вслед). Маш-ка!

М а ш а (останавливается). Ну?

В а л е р к а. Не приду. По пересеченной местности не могу.

М а ш а. Родная земля. «По этим тропам с закрытыми глазами пройду, через расщелины перепрыгну, как горный козел» — сам говорил.