Путешествие на «Тригле» - [48]

Летит, снова вниз смотрит. Над берегом пролетала, разжала клюв, еж — шлеп на гальку! — и покатился.

Опустилась чайка рядом. Лапой перевернула и давай в брюхо клевать. Еж в иголках, а со стороны брюха — мягкая кожица. Клюет ее чайка, головой вертит. То ли ей этот еж не нравится, то ли у нее привычка такая.

А над ней подружки. Реют над островом, как черные флаги.

И впрямь, пиратский остров!

Стук-стук-стук!

Как-то в антарктические воды зашел военный корабль. Он должен был снять с китобойца заболевшего матроса и отвезти его в ближайший порт.

Корабли встретились и остановились борт о борт. Больного стали готовить к передаче. В это время матрос-гидроакустик военного корабля включил свою станцию и стал слушать, как звучит антарктическое море.

Шумы… шорохи… Скрипнуло что-то и замолчало. Засверлило, запело — это невдалеке проплыл косяк рыб. И вдруг — стук-стук!

Что такое?

Прислушался акустик. Опять — стук-стук!

Постучит и пропадет. Будто кто-то за дверью работает. Пока дверь открыта, стук слышен. Захлопнули дверь — и стук пропал.

Вышел матрос на палубу.

Зеленое море до горизонта. Стоят их корабль и китобоец, привязанные друг к другу. Моторы заглушены, не работают. Неподалеку кит-одиночка бродит: вынырнет, пустит фонтан и опять скроется. Все тихо. Некому и нечем стучать.

Непонятно!

Махнул матрос рукой и пошел помогать переносить больного.

Через неделю, когда корабль пришел в порт, акустик разговорился на берегу с одним человеком и рассказал ему про звуки, которые слышал в море.

Этот человек был ученый. Он изучал жизнь морских животных.

— Очень интересно! — сказал ученый. — А ну пойдемте ко мне.

Он привел матроса к себе в кабинет, поставил на стол магнитофон и включил запись.

В магнитофоне зашуршало, а потом послышалось знакомое: стук-стук!.. Стук-стук!

— Это стучит сердце кита, — сказал ученый. — Вы знаете: звук хорошо распространяется в воде. Когда кит открывает рот, чтобы проглотить добычу, стук его сердца разносится далеко-далеко. Потом он захлопывает рот, и стук не слышен.

Матрос расстроился и ушел. Ему было жалко, что он сам не записал услышанное в море. Стук-стук-стук! Это стучит сердце кита.

Белушонок

Тем летом я жил на полуострове Канин, за Полярным кругом, в артели охотников за морским зверем. Погода нас не баловала, а к концу месяца испортилась вконец. Ударил теплый ветер шелоник, в избе, где мы жили, тонко задребезжали стекла, запело в трубе. Тучи, которые до того распространялись по небу лениво, вдруг заторопились, над сопкой (на склоне ее стояла наша изба) промчался облачный клок. Внизу по воде покатились шквальные полосы.

К вечеру ветер превратился в настоящий шторм. Зеленые валы пошли в наступление на берег. Подходя к мелководью, они меняли цвет, становились желтыми, с белыми пенными гребнями, с грохотом рушились, выметывая перед собой плоские языки пены.

На желтых водяных горбах плясали поплавки — раскачивалась, содрогаясь, тоня — ловушка для белух, то обнажались, то скрывались под водой подборы, на которых были навешаны сети.

Скоро свист ветра превратился в низкий гул. От тех мест, где скалы подступали к самой воде, несся неумолчный, тяжелый для ушей грохот.

Шторм бушевал всю ночь, а к утру неожиданно стих. Шум волн стал потише, в нем появились ровные, как удары часов, промежутки. Похолодало: циклон, уходя, уводил на восток сухой теплый, пришедший с юга воздух, а на смену ему уже затекал с Баренцева моря сырой и прохладный.

Выйдя из избы, я спустился по крутой тропинке на берег. Здесь от подножия сопки до самой воды громоздился намытый за ночь вал из мокрой гальки. Около воды стоял один из охотников, Ардеев, и, недоумевая, всматривался во что-то мелькающее среди волн.

В желтой, перемешанной с пеной воде, в круговерти подходящих и уходящих валов блестела белая крутая спина — большой дельфин кружил у каменной гряды, через которую опрокидывались волны и за которой была мель. В отлив эта гряда всегда обнажалась, и тогда пространство между камнями и берегом превращалось в озерцо.

И вот теперь белуха как завороженная вертелась взад-вперед у этих камней.

— Из винтовки ее, что ли, ударить? — сказал Гриша Ардеев. — Чего это она? Сама, дура, пришла… Ты посторожи!

Он повернулся, чтобы идти в избу за патронами, — стрелять белух было его работой, но вдруг остановился и его выгоревшие редкие брови сошлись у переносицы. Теперь он пристально вглядывался в другое пятно — небольшое, коричневое, которое раскачивалось среди пологих, потерявших силу волн, медленно ползущих от камней по мелководью к берегу. Оно не стояло на месте, а с каждой волной смещалось, приближаясь к нам.

— Ишь куда его занесло! — сказал Ардеев, и я понял, что случилось: небольшой полярный дельфин-белушонок в непрозрачной мутной воде потерял мать, перескочил через каменную гряду и теперь, оказавшись на мели, гибнет.

— Ишь куда его занесло, — сказал Гриша. — Детна![1]

Белуха беспокойно металась, пытаясь отыскать проход между камнями. Вода с каждой минутой убывала — шел отлив.

Высокая волна перекатила через гряду, подхватила белушонка, понесла, и вдруг он остановился. Пятно больше не двигалось — маленькое животное оказалось на мели.