Путешествие мясника - [75]

2) Потом разговор пойдет о том, как молодо я выгляжу. В среднем все они дают мне двадцать пять лет, что, конечно, глупо.

3) Узнав мой истинный возраст, они поинтересуются, сколько у меня детей, и, когда услышат, что детей у меня «пока нет» (я быстро поняла, что вся соль в этом «пока») начнут очень дотошно расспрашивать почему и настаивать, чтобы я немедленно завела парочку малышей. Почему-то все они моментально решают, что проблема в отсутствии у меня настоящего мужчины, и тут же охотно предлагают свои услуги.

В ответ на это я обычно смеюсь, как рыбка, которая собирается вежливо соскочить с крючка, и объясняю, что чего-чего, а мужчин в моей жизни хватает, и я уж как-нибудь обойдусь без помощи пожилого аргентинца/украинца.

А завтра мы поедем смотреть колбасу.

Когда, договариваясь по телефону с Оксаной о поездке, я сообщила ей, что меня интересует мясо, если оно, конечно, есть на Украине, она даже глазом не моргнула, что показалось мне довольно странным. Вместо этого она тут же начала прикидывать, как бы показать мне производство колбас, которыми Западная Украина очень гордится. Этим утром по состоящей из сплошных ям дороге мы едем на небольшую фабрику. Она располагается в пригородной деревеньке, окруженной скотоводческими хозяйствами. Владельцы, Катерина и Мирослав, встречают нас у дверей: «Vitayu, vitayu — budlaska!» Добро пожаловать! Им обоим лет по пятьдесят; приятные лица озаряют широкие приветливые улыбки. Мы пожимаем друг другу руки и проходим внутрь. Перед тем как идти в производственное помещение, мы с Оксаной надеваем белые колпаки и халаты, такие же, как у хозяев. После этого они устраивают для нас очень подробную экскурсию. Заведение у Катерины и Мирослава гораздо меньше, чем та колбасная фабрика, на которой я была в Аргентине, — по масштабу оно скорее напоминает нашу мясную лавку. Внутри — все то же самое, что и на любом предприятии, где обрабатывают мясо: рассол в пластиковых ведрах, белые кафельные стены, тот же острый аромат копченостей со слабой ноткой хлорки. Те же разделочные столы, мясорубки и коптильни.

Стоя вокруг стола, мясники обваливают говяжьи лопатки и режут мясо на куски, пригодные для мясорубки. Есть только одна существенная разница: большинство мясников здесь — молодые светловолосые женщины. Кроме «Флейшера», это единственное в мире место, где я вижу живую женщину-мясника. Но и у «Флейшера» я была, скорее, исключением. Здесь же, похоже, разделка туш считается женским занятием. Наверное, плоды коммунизма, решаю я. Женщины улыбаются нам с Оксаной, когда мы подходим к столу, но ни на секунду не прекращают работать.

После экскурсии мы возвращаемся в офис, и Мирослав открывает бутылку коньяка, а Катерина выставляет на стол целую гору еды: ржаной хлеб, сыр, маслины и как минимум десять сортов колбас, произведенных ими самими. Зельц, очень любимый на Украине, главным образом, за дешевизну. Cervelat — довольно постная колбаса из говядины с небольшим количеством свиного жира; ее больше всего любит Мирослав. Tsyhanska, или «цыганская» колбаса, заметно жирнее: на нее идет семьдесят процентов говядины и тридцать процентов свиного жира (все эти пропорции Катерина называет по памяти, а Оксана переводит мне). Drohobytska, традиционно ее делали целиком из свинины, но сейчас добавляют немного телятины. Мирослав объясняет, что в их drohobytska говядины даже больше, чем свинины, потому что на Украине свинина дороже.

— Знаете, как говорят о гуцулах? — вступает в разговор Катерина.

Вообще-то Катерина и сама немного говорит по-английски. Ее дочка и внуки живут в Нью-Джерси, и ради них она учила язык. Но все-таки общаться через переводчика ей комфортнее.

— Что такое гуцулы?

— Ну, вот мы — гуцулы. Люди с гор, из Западной Украины. Те, кто живут на востоке, не настоящие украинцы — они русские.

— Ясно. Так что говорят о гуцулах?

Катерина смотрит на меня, как будто ожидая чего-то. У нее веселые глаза и рыжеватые светлые волосы. Мне жаль, что мы с ней не можем поговорить напрямую, хотя Оксана и прекрасный переводчик. Но какие-то нюансы все равно пропадают. А ведь мы члены единого братства мясников и слеплены из одного теста.

— Что гуцулы скорее съедят хорошую колбасу без хлеба. А восточные украинцы не могут без хлеба, да и вообще ничего не понимают в хорошей колбасе.

— Тогда я тоже гуцул.

Мирослав и Катерина смеются и кивают еще до того, как Оксана перевела. Забавно, что, когда, речь идет о еде, мы как будто говорим на одном языке.

Domashnia делается из говядины, свинины и телятины. Likarska, то есть «докторская», — из свинины с молоком, яйцами и специями. «Детская» колбаса — это очень мелко перемолотый, нежный фарш, в который не добавляют никаких консервантов. Krovianka — кровяная колбаса из говяжьей крови, которую Мирославу и Катерине доставляют с бойни вместе с мясом. Я уже здорово объелась, да и бутылка с коньяком почти пуста, главным образом благодаря мне, Катерине и Мирославу. Оксана практически не пьет, насколько это возможно на Украине. Уже произнесены тосты за всех нас по очереди, за международное братство мясников и производителей колбас и за обе наши страны. У меня в голове стоит приятный туман, и я становлюсь сентиментальной на украинский манер, или на ирландский, как вам больше нравится.