Путешествие мясника - [46]

Колин нравится мне все больше и больше.

— Да, я тебя понимаю.

— Это произведение искусства, Джуль, — говорит Эрон, подходя к столу, чтобы забрать два рулета. — Когда закончите, сложите остальные в вакуумные пакеты. Пусть пока полежат в морозилке.

— Ага.

До конца дня я успеваю сделать еще шесть рулетов. И награждаю себя за это стаканом «Материнского молока» и пакетом со льдом, приложенным к запястью.

* * *

Конечно, я знаю, что «Флейшер» — это место особенное, волшебное. Но когда вот уже несколько месяцев работаешь здесь изо дня в день, то волшебство становится привычным и порой его перестаешь замечать.

Иногда я гуляю с Псом Робертом, и какой-нибудь прохожий останавливается и ахает:

— Бог мой, ну и здоровая у вас собака!

И я смотрю на Роберта и вдруг понимаю, что так оно и есть. Бог мой, и правда здоровая! То же самое происходит, когда приводишь в магазин новых людей. То, к чему я давно привыкла, кажется им странным и необыкновенным. Даже простая витрина с грудами свежего мяса, корейкой, грудинкой, бараньим фаршем и разнообразными колбасами приводит их в изумление. Когда, взявшись за сверкающую никелированную ручку, я распахиваю нашу большую холодильную камеру и приглашаю гостей полюбоваться длинным рядом свиных полутуш, висящих тесно, как одежда в шкафу, то и сама вижу все это как бы заново. Сейчас, так же, как в самый первый день в лавке, мне кажется, что если я решусь протиснуться сквозь этот строй плоти, то с другой стороны мне откроется новый, ни на что не похожий мир.

— Это все… удивительно.

— Но ведь здесь хорошо, верно?

Предугадать заранее мамину реакцию практически невозможно, хотя, видит бог, и я, и остальные члены нашей семьи неоднократно пытались.

— Никогда не видела ничего подобного. Это… да, пожалуй, здесь хорошо.

Она, папа и брат, следуя за мной, обходят весь магазин. Я показываю им чулан, где вялится мясо, и машинку для набивки колбас, и всю ту еду, что готовится у нас: суп, жареные индейки, паштеты и куриный пирог. Эрон и Колин работают у стола, а Джош и Джессика за прилавком помогают Хейли и Джессу: очередь с каждой минутой становится все длиннее. Хуан раскладывает говяжий фарш по пакетам, полкило в каждом, и делает это почти без помощи весов: он лишь иногда проверяет себя. (Каждый, кто когда-либо работал за прилавком, знает, как приятно положить мясо на весы и убедиться, что ты с первой попытки угадал нужный вес. Со мной такое случалось только дважды или трижды, и мне всякий раз казалось, что вот-вот должны прозвучать фанфары. А для Хуана это вполне обычное дело.) Хоть все и заняты, никто, похоже, не возражает против бродящих по магазину экскурсантов. Им улыбаются и с ними охотно знакомятся.

— Ваша дочь тут круче всех, — сообщает Джош моей маме. — Охренительно работает.

— Вот как? — Маму ничуть не пугает лексика Джоша, но она немного озадачена его энтузиазмом. — Джули может, если захочет.

— Посмотрите-ка! — Он заставляет меня согнуть в локте руку и продемонстрировать бицепс. — Видели? Тверже камня.

— Отстань.

Я понимаю, что Джош сильно преувеличивает, но все-таки мне приятно это слышать. Наверное, при других обстоятельствах я бы чувствовала себя очень неловко, если бы мама застала меня в таком виде: покрытая жиром кожа, примятые, грязные волосы, красное лицо, ни капли косметики и мешковатая футболка под белым фартуком, в которой я похожа на сардельку еще больше, чем обычно. Но здесь, на работе, меня не волнуют такие мелочи.

— А вот это, — я открываю дверцу холодильника и показываю гостям неряшливый бумажный пакет с моим именем, написанным синими чернилами, — наш рождественский обед. Будет очень вкусно, обещаю.

Сама я не так уж в этом уверена, но Эрон заверил меня, что рецепт изумительный. Что ж, посмотрим. У нас еще очень много работы, и я не могу уйти из лавки вместе со своей семьей. Как только родители, брат и Эрик — сейчас он терпеливо ждет на улице с Псом Робертом — отправятся в свой коттедж, я опять возьмусь за нож.

В том пакете, что я показывала своим родным, два куска свиной корейки, по шесть ребер в каждом; примерно семь кило мяса и костей. Скромную «полукорону» из баранины я уже научилась делать, а теперь мне впервые предстоит создать настоящую свиную «корону». Для начала надо отрезать толстый гребень позвоночника и подровнять то, что останется. Я еще немного побаиваюсь огромной ленточной пилы и потому действую под руководством Эрона. Работа эта тонкая, и мне приходится импровизировать и постоянно менять угол распила — а это совсем не то, что прижать кусок туши к подвижной плите и тупо резать его. Покончив с излишками кости, я разворачиваю корейку ребрами к себе и осторожно делаю неглубокие надрезы между позвонками, чтобы она стала более гибкой и ее можно было свернуть в подобие пончика.

Теперь надо «отфранцузить» кончики ребер. С этой операцией я уже освоилась, поэтому смело делаю из шпагата петлю, надеваю армированную перчатку и берусь за нож.

Примерно через сорок минут, когда все двенадцать ребер зачищены, я смело могу назвать себя мастером. Правда, шпагату меня часто рвется, ладони, несмотря на перчатки, покраснели и болят, а кусочки межреберного мяса чаще падают на пол, чем на стол, однако все ребра, кроме двух самых толстых, которые пришлось зачищать ножом, «отфранцужены» самым элегантным способом — с помощью петли. Теперь остается только связать два ряда ребер вместе и соорудить из них корону. Я сгибаю каждый ряд в полукруг и, пока Эрон удерживает их вместе, обвязываю шпагатом. Принцип тот же, что и раньше: охватываем ребра петлей, напоминающей корсет, потом, натягивая шпагат правой рукой, левой делаем свободный узел, затягиваем петлю на талии как можно туже и фиксируем узел. Эрон отпускает руки, и пару секунд я со страхом жду, что шпагат сейчас лопнет, но все обходится. В диаметре корона примерно такая же, как крышка мусорного бака, сверху из нее торчат белые кончики ребер, а мясо выпирает над шпагатом, будто пончик, засунутый в чересчур узкие джинсы. Красота!