Путешествие королевны - [10]

- Мне неловко...

Великий Предок, я мог бы донести ее на руках до Кариана. Нет, даже до границ Кандины и самого Западного моря! Что же мешает мне и не дает покоя? Серая пыль...

К чему я прикасался в Храме? Почему в Храме?.. Где угодно: в лодке, на берегу... у ракит серебряные листья... Серебряная Башня Эрнар... Я стряхнул наваждение, как осеннюю паутину. Голова Хели покачивалась у моего плеча.

Имрир поклонился, стараясь стать так, чтобы незаметно было клеймо на виске. Хель стремительно двигалась по покою, потом подошла, глядя на него в упор снизу вверх, сжимая в пальцах шкатулку листвянского бука.

- Они узнали, что убийца из моей охраны. Они требуют твоей головы.

В виске нестерпимо закололо. Имрир прижал к нему ладонь с прядью волос.

- Да, Хозяйка.

- Ты уедешь! - ее взгляд сделался сердитым. - Вот письмо к Брезану Синеярскому и деньги.

Она раскрыла шкатулку, в подставленные ладони лег свиток и просыпалась струйка золотых.

- Тебя будут искать. Сначала в Хатане. Я велю закрыть ворота и реку. Хатан велик.

Имрир учтиво поклонился.

- Ты уедешь немедленно.

- Да, Хозяйка.

Он понял, что она сейчас возьмется трясти его.

- Ты защищал меня.

- Тогда... объяви об этом. Вовсеуслышание.

Хель покраснела и вскинула голову.

- Я не хочу, чтобы тебя убили. Отравили тайком. Да у них много способов...

- Ты сама веришь в это... Хозяйка?

- Мальчик мой, - она потянулась ладонью к его щеке. Имрир отпрянул.

- Я... поеду.

Она облегченно вздохнула. Имрир подумал, что мешает ей. Мэю. И высокой политике. Зачем Верховной свары с жрецами... Покой стоит паренька-мечника. Он уедет. Он сделает все, как она просит.

- У тебя есть пол дня.

- Да, Хозяйка.

- Выходи из города пешим. Без гербов.

- Да, Хозяйка.

- Матэ будет ждать тебя с лошадьми.

Вот и все. Все кончено.

Имрир поклонился и вышел из покоя. Все поплыло перед глазами. Он ухватился за занавеску. Головокружение прошло столь же внезапно, как и началось. Что бы там ни было, он выполнит свое обещание.

- Долго же я тебя ждал!

Молодой воин приблизился, ведя в поводу двух коней, гордо неся на могучем теле доспех из черепитчатых тусклых пластин прочного харарского железа; панцирь едва не лопался на широких плечах. Серые глаза смеялись. Это был младший брат Гэльда, теперь уже взрослый. "Однако вымахал, братец!" - любил повторять Гэльд, глядя на Матэ едва не снизу вверх. Имрир вспомнил Гэльда и поморщился: как и многие простолюдины, он не любил верховного командующего. Но на Матэ эта неприязнь не распространялась. Они сталкивались в казармах и, по крайней мере, знали друг друга в лицо.

- Этот рыжий - ядовитая тварь, - ухмыльнулся Матэ. - Зато быстрее его только Гнедой Хозяйки. Она как-то сменяла его на сокола. Так прибежал. Оставил сокольничьего с носом.

Имрир почти механически кивнул.

- Я проедусь с тобой немного. Хотя бы до господы на Южном тракте.

- А как же служба?

Матэ вынул из-за пояса грамоту:

-Всю седьмицу я свободен, как ветер!

Имрир не знал, радоваться ему или огорчаться. Бодрость Матэ развеивала печальные думы, но от громогласности болела голова. Он молча влез на рыжего.

- В сумках еда и болты к самострелу.

- Спасибо.

- В городе жарковато.

- Ну и что?

- А хочу перемен.

- А Хозяйка?..

- Она меня послала!

- Боится...

- За тебя, дурья ты башка. Радоваться должен.

Но Имрир не чувствовал радости.

- Что-то не то с тобой.

Имрир попытался вскинуть голову. Она болела, и резало глаза. Он почти не видел дороги. Конь трусил мелкой рысью, и она неприятно отзывалась в голове.

- Что-то ты совсем раскис, парень.

Матэ поддержал его сильной рукой.

Имрир понял, что если бы не это, он очутился бы в пыли под копытами.

- Ездить верхом не умеешь? Солнцем голову напекло? Или захворал?

- Не... знаю.

Имрир не представлял, что так может ослабеть голос. Почти до шепота. И он сам.

- А тут, как на грех, поле...

Имрир проглядел, как Матэ стаскивал его с седла, и только вода, льющаяся из долбленки на голову, слегка привела его в чувство.

- Я... не знаю...

Мысли путались, из памяти проваливались целые куски, и он уже не знал, куда едет и зачем. Он вцепился в руку Матэ и тяжело, с хрипом, дышал. Матэ стащил с молодого мечника кольчугу, растянул завязки рубахи и вылил за пазуху уйму воды.

- Горе ты мое... у тебя лицо серое.

- Серое? - тускло переспросил Имрир. Пришла странная картина: его держат двое с гербом Башни на рубахах, а третий. закутанный в балахон, надрезает ножом руку и втирает в нее пепел. Имрир, маленький мальчик, пробует орать во весь голос и вырывается, а потом всю ночь в холодном поту мечется по постели и стонет так, что пугается сам, до обморока. Эти стоны, взрослые, страшные, похожи на скрип снега в морозную ночь, а по коже тонко вьется серебристый узор. Так проходит... сколько? А потом монах опять втирает в надрез на коже пепел. Но больше ничего не происходит, только долго и нудно болит рука.

Все это было уже. Как давно?

Там огонь светильника резал глаза, и сквозняк раскачивал гобелены.

- Матэ! Не бросай меня!.. Нет, уйди! Это же морна!

В Хатане звонили в колокола. День сменял ночь, и звонари валились с ног от усталости, но все продолжался этот тяжелый, беспрерывный звон.