Путешествие ко святым местам в 1830 году - [125]

Устрашенные жители стали реже показываться на улицах и собирали широкие свои одежды, дабы избежать прикосновения. Все надеялись, однако, что зараза не будет в равной силе с той, которая за два года перед тем опустошила Палестину, потому что она шла не из Алепа, где самый гибельный её зародыш. По наблюдениям Востока, язва не рождается под ясным небом верхнего Египта, но всегда скопляется на равнинах Алепа или на низменных берегах Дуная. Простираясь от Валахии до Царьграда, она уменьшается в столице зимними холодами и, переносясь в Египет, свирепствует вдоль всего Нила до времени его разлития в июле, ибо зной и холод служат ей равным противоядием. Осенью болезнь переходит в Сирию и возвращается в Константинополь, но уже действия ее очень слабы, и первые морозы совершенно ее прекращают.

Некоторые утверждали, что Абдалла, паша Акры, с умыслом разгласил о появлении чумы, чтобы удалить от себя турецких лазутчиков, ибо давно уже лежала на нем опала Порты. Дважды объявленный врагом султана, он был даже раз осажден в стенах Акры войсками трех пашей: Дамасского, Алепского и Аданского, но их усилия остались тщетны по недостатку орудий. Бедуин родом, он был воспитан при дворе последнего паши, кроткого Солимана, который, долго властвуя в Акре после кровожадного Джезара, понес за собою в могилу благословения всего народа. Богатый еврей Юсуф, еще при Джезаре управлявший всеми делами, был наставником и благодетелем молодого Абдаллы и даже доставил ему пашалик, представив юношу народу тотчас по смерти Солимана; но дикий сердцем бедуин сохранил все пороки своего племени и, завидуя богатствам Юсуфа, велел коварно удавить его на пороге собственного дома. Одна черта сия может дать ясное понятие о нраве Абдаллы.

Пять дней тщетно ожидал я корабля в Бейруте, пользуясь гостеприимством консула сардинского, г. Пагано, и должно отдать полную справедливость, что на Востоке всех лучше устроены консульства сардинские, ибо места сии всегда занимаемы людьми отменно приятными и даже из лучших фамилий генуэзских. Бурно было море, и беспрестанные тучи спускались с вершины Ливана. Горя, однако же, нетерпением возвратиться в отечество, я решился плыть на барке арабской в Кипр, отстоящий на 180 миль от Бейрута. Суда сии, подобные тем, на которых плавают по Нилу, совершают обыкновенно в одни сутки ясной погоды сие путешествие. Когда несколько утихли бури, несмотря на висевшие на горах туманы, я пустился в море, и, на бренной ладье качаясь в неизмеримости волн, с невольной грустью провожал взорами бегущий от меня берег Сирии.

Кипр

Но едва потеряли мы из глаз вершину Ливана и предались открытому морю, еще не видя перед собой берега Кипра, как внезапно буря, спустившаяся с снежного Анти-Ливана, ударила с шумом в высокие треугольные паруса наши и понесла судно прямо к острову. Смущенный кормчий потерял направление и, завидя перед вечером синеющиеся вдали горы, повел на них барку, не зная, к какому мысу причалить; потому что арабские корабельщики совершенно неопытны в мореходстве, плавая вдоль берегов без компаса и карты и никогда не противоборствуя ветрам, чтобы не опрокинуть судна.

На рассвете приблизились мы к берегам Кипра, низменным с южной его стороны, от которых отбивали нас широкие волны разъяренной стихии; береговые стражи из опасения чумы ружейными выстрелами препятствовали пристать где-либо на пустынном помории, но и без сего враждебного привета непогода не позволила бы нашему судну причалить. Опасаясь быть брошенными на мель, мы поневоле стали на якорь в открытом море, которое еще сутки нас било. Жестоко страдая от качки, я не заметил, как с наступившим утром медленно стали мы подвигаться вдоль берегов, облеченных густым туманом, то подымая парус под слабый ветерок, то ударяя большими веслами, привязанными спереди барки; буря отнесла нас к Белому мысу, за 15 миль ниже Ларнаки. Когда же около полдня совершенно рассеялся туман, мы увидели перед собой низменные берега, огибающие широкую, открытую для ветров пристань: далее, позади обширной равнины, величественно развивался синий амфитеатр гор, идущих вдоль всего острова. Крестная гора, так названная по монастырю Св. креста, воздвигнутому Еленой на ее вершине, живописно возвышалась над всеми хребтами, как будто взамен утраченного Ливана. Во глубине залива веселый городок Марина, или набережная соседней Ларнаки, приглашал к себе путников; он обнесен садами и оживлен крылатым движением бесчисленных ветряных мельниц. Неприятная встреча нас ожидала. Все консулы, опасаясь чумы, испросили у бея кипрского позволение учредить восьмидневные карантины в Ларнаке, Фамагусте и Пафосе; но карантины сии были ничто иное, как голый песчаный берег, огражденный тыном; заключенные в оном томились под знойным небом. Не желая подвергнуться той же участи, я требовал себе другого приюта. По счастью, имел я письмо к г. Перестиани, который уже многие годы был нашим вице-консулом в Кипре. Узнав о нашем прибытии, он пригласил нас в дом свой, где мы держали тридневный карантин.

Местоположение Ларнаки самое нездоровое, по соседству болотистых озер, коих испарения томят всякое лето жителей убийственными лихорадками. Город сей сделался жилищем консулов и местом складки всех товаров острова не столько по удобству гавани, сколько по своему средоточию между двумя портами, Пафосом и Фамагустой, и столичною Никосией. Он привлекает к себе все корабли, которые на пути в Европу или Сирию всегда останавливаются в Ларнаке для свежей воды и припасов, что поощряет промышленность жителей. Не более семидесяти лет, как населилась набережная Марина, где прежде стояло только несколько магазинов вокруг пустынного монастыря Св. Лазаря. По преданиям острова, св. Лазарь был первым епископом древней Ларнаки (ныне видимой только в развалинах) и покоился по смерти под алтарем соборной ее церкви; но император Лев перенес мощи его из Кипра в Царьград. Так суждено мне было видеть две упраздненные могилы дважды умершего мужа, ни в одной из них не упокоившего своих костей.