Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют - [19]

— И чем же вы занимались с утра?

— Собственно говоря, около полудня я пошел домой. Я сказал шефу, что мне нужно угостить очень важного клиента. Не обижайтесь и не придавайте значения моим словам, что я счастлив в браке. Если бы я был по-настоящему счастлив, я не сидел бы здесь с вами.

О черт! Сначала я подумала, что это артисты репетируют какую-то дрянную мыльную оперу, но возможно, я просто слишком часто смотрела «Тутси»[66].

Мужчина встал, обошел стол и скользнул на банкетку рядом с женщиной. «Я думаю, многие мужчины считают, что, когда занимаешься сексом с русской женщиной, нужно держать в руках бумажник, — сказал он. — Русские женщины жадны до денег». Она непонимающе взглянула на него, и он добавил: «Да ладно вам, вы ж не впервой это слышите». Я уже собралась уходить, когда услышала его слова: «Это был самый важный период моей жизни. Я помню каждую его секунду. А теперь вы его разрушили».

Если бы это была пьеса Теннесси Уильямса, женщина, видимо, перестала бы понимать происходящее и завизжала, или же она должна сломить его, как Александра дель Лаго в «Сладкоголосой птице юности», которую никто не в силах сделать жертвой, хотя ее красота поблекла и она боится смерти. А вот если бы это был рассказ Джона Чивера, он занялся бы с ней любовью, а потом отправился домой к жене и детям в Оссининг, где кто-то обязательно играл бы на пианино. Он плеснул бы себе мартини, вышел на крыльцо и посмотрел на дальнее озеро, где его дети зимой катаются на коньках. Мечтательно поглядев в синее вечернее небо, он увидел бы пса по имени Юпитер, который мчится, «круша помидорные грядки, держа в зубастой пасти остатки дамской туфельки. Затем опускается ночь, и в этой ночи цари в золотых одеждах едут на слонах через горы»[67].

Да, конечно, я стащила заключительную сцену из «Пригородного мужа», с его отходами от маршрута, от проторенной дороги, от слишком плотской земли, будто гравитация всего лишь шутка, а рыскание и тангаж нашего полета это дело вполне обычное. Привкус невесомости в рассказах Чивера я ощутила недавно, и он представляется мне еще одним проявлением эскапизма, толкавшего его к алкоголю. Но эта сцена, такая милая, казалась защитой от тумаков, которыми жизнь нас осыпает в избытке. Я оставила на столе несколько долларов, покинула «Кинг-Коул», сама немного подшофе, и, скользнув во вращающиеся двери, выбралась в холодный, подсвеченный огнями воздух.

3. Блуждание в потемках

Когда я сообщила своей американской знакомой, что путешествую на поезде от Нью-Йорка до Нового Орлеана, она недоверчиво на меня взглянула. «Это даже похлеще, чем „В джазе только девушки“», — сказала она, но я не прислушалась. Я люблю поезда. Люблю смотреть в окно на проплывающие мимо города и не могу представить себе занятия приятнее, чем устроиться в спальном вагоне, пересекающем ночью Голубой хребет, и проснуться на рассвете в Атланте или Таскалусе.

Из соображений экономии я решила, что, поскольку путешествие займет всего лишь тридцать часов, я обойдусь без купе, а подремлю в кресле, многообещающе названном «широким комфортабельным сидячим местом». Перед выездом из «Элизе́» на Пенсильванский вокзал я еще раз глянула на карту. Нью-Йорк, Нью-Джерси, Пенсильвания, Делавэр, Мэриленд, Виргиния, Северная Каролина, Южная Каролина, Джорджия, Алабама, Миссисипи и Луизиана: двенадцать штатов. Но мне казалось, этот путь будет менее тяжелым, чем первая поездка Теннесси Уильямса в Новый Орлеан. В декабре 1938 года он проехал на автобусе из Чикаго с остановкой в Сент-Луисе, чтобы повидаться с семьей, и добрался до места назначения как раз к новогодним праздникам. Было время Великой депрессии, у Теннесси не было работы, и он с трудом сводил концы с концами, однако тотчас почувствовал себя дома и через три часа по приезде записал в дневнике: «Уверен, это то самое место, для которого я создан — если вообще такое место существует в этом смешном старом мире»[68].

На вокзале все неслись кто куда, но как только я нашла нужную мне стойку регистрации, всё сработало с изумительной четкостью. Носильщик в униформе покатил мой чемодан к поезду и посоветовал не занимать место над колесом. Всё это выглядело возвратом в более цивилизованные времена, и я на миг почувствовала себя если не Душечкой, то во всяком случае Дафной Джека Леммона[69], которая бодро вышагивает по платформе в неудобных туфлях на каблуках.

Первая остановка в Филадельфии. Я заняла место у окна, пристроила чемодан и разложила поудобнее всякие мелочи: этот инстинкт гнездования овладевает путешественниками, которым предстоит в дороге заночевать. Айпод, ноутбук, бутылка воды, пакет винограда, купленный после того, как я услышала очередной ужастик про еду в здешних вагонах-ресторанах. Я положила на колени плед, и меня накрыла волна клаустрофобии. Меня еще донимала хроническая бессонница, и я с трудом могла заснуть в своей постели с берушами и маской для сна. Когда-то мою квартиру взломали, и с тех пор моя ретикулярная активирующая система переключилась в режим боевой готовности.

Лишь те, кто постоянно лишен сна, могут понять панику, нарастающую при малейшем подозрении, что необходимые для сна условия нарушены. Бессонница, как сказал Китс, порождает многие печали. Слово «порождает» найдено абсолютно точно: если вы проснулись и лежите без сна в три, четыре или пять часов утра, разве вам не кажется, что ваши мысли живут какой-то своей насекомообразной жизнью, а по коже порой бегут мурашки? Сон — большой искусник распутывать дневную неразбериху, и его недостача доводит нас до безумия.