Путешествие из Неопределенности в Неизвестность - [72]

71-80 км

После шокирующего депутатов грубого ответа Бредовского наступила весьма длительная пауза.

Пыжников с Напыжниковым сидели, потупив взорыи часто вздыхая. Любовольский с Негожей пожимали плечами, стараясь не смотреть на Бредовского. А остальные депутаты также молчали, не двигаясь.

– Всех вас высечь нужно! И всех демократов тоже! – повторил немногословный Бредовский.

Грозное заявление Бредовского испугало всех депутатов, они совсем сникли и сидели тихо.

Как я понял, спорить с Бредовским никто не хотел и все его побаивались. Он оглядывал с видом единоличного хозяина всех молчащих депутатов, стуча указательным пальцем по столу.

– Знаю я про обезьяну! Позор какой! – ледяным тоном произнес Бредовский, после чего опять замолчал.

– Но мы тут ни при чем… – попытался оправдаться Негожа.

– Конечно, мы сидели, а потом… – Любовольский тоже попытался вставить свое слово, но его перебил Бредовский:

– Молчать! Позор! Всё это как раз на руку либералам! Евсей Горыныч в курсе!

– А что насчет социологического опроса населения? – попытался осторожно перевести тему разговора Негожа.

– Опрос нужно проводить, – сухо ответил Бредовский, не глядя на депутата, – ясно? Мы постараемся побыстрее его провести без всяких этих демократических закидонов, без демагогии! Быстро, задавать людям вопросы только по делу, без сюсюканья!

После паузы он продолжал:

– А что насчет розовых очков думаете? Ничего хорошего, как я понял… Это позор, дали какому-то журналюге пройти в Думу, заснять всё на видеокамеру, чтобы потом все смеялись бы над нами!

– А тот с обезьяной ведь не журналюга, он депутат… – вставил слово Любовольский, но его быстро перебил Бредовский:

– Молчать! Журналюга, депутат… Факт, что провел кто-то обезьяну и потом посмеялся над нами…. Потом увидите все себя в эфире!

Послышался голос Негожи, который спросил, не поднимая головы:

– А можно… можно ли запретить показ этой кассеты с обезьяной по телевизору?

– Уже запрещен этот показ! – быстро ответил Бредовский, стукнув кулаком по столу. – Позор какой!.. Во всё мне вмешиваться приходится!.. А если бы меня не было? Но до некоторых дошел слух о розовых очках, вот это плохо… Плохо!

– И что теперь делать?

– Я пытаюсь в своей телевизионной программе объяснить зрителям, что был только детский розыгрыш, ничего серьезного не произошло в нашей Заумной Думе, но мне не все верят, судя по письмам в Интернете!

– А можно… можно ли этот Интернет запретить у нас? – поинтересовался Любовольский.

– Какой бред вы здесь говорите! – зашипел Бредовский, зло взглянув на депутата, который тоже старался не смотреть в сторону Бредовского. – Вы же депутаты, а не разные интеллигентные недоумки, которые могут только на кухнях дома философствовать! Как его запретишь, если этот Интернет есть во всем мире? Если бы меня спросили, лично мое мнение спросили, как быть с Интернетом, я бы ответил так: «У нас его нужно запретить! Временно запретить!» Я понимаю, что он нужен, но сейчас разные экстремисты там размещают всякий бред! Зачем нам это? Но как тогда эти западные страны отреагируют?!

– А что тогда дела… – попытался спросить Пыжников, но Бредовский вновь грубо перебил очередного депутата: – Молчать! Снова шум, снова статьи в газетах о железном занавесе, о свертывании демократии в России! Нет, хочется очень запретить его, но нельзя этого делать… Мы же в демократию играем! Да, к сожалению большому, нельзя запретить, а очень и очень хочется. Ведь мы строим свою суверенную демократию, а нас остальные… нет, некоторые страны обвиняют в отсутствии демократии!

Я издали приглядывался к депутатам и продолжающему говорить Бредовскому, прислушивался к его псевдоискренней фразеологии, наблюдал за его агрессивной манерой держаться в обществе и мне стало внезапно скучно слушать такого грубого и подавляющего всех оратора и вообще стало противно сидеть в зале ресторана в обществе подобного субъекта; омерзение (иначе и не скажешь) возникло у меня уже при первом взгляде на этого Бредовского, когда он бодро входил в ресторан. Читатели могут мне возразить, что я мог бы встать и выйти из ресторана, а чиновники всегда в большинстве своем грубые и властные, удивляться здесь ни к чему… Но мне хотелось дослушать их разговор, вернее, почти монолог Бредовского, который изредка прерывался короткими вопросами депутатов. Депутаты сидели притихшие, не двигаясь, лишь изредка осмеливаясь задать тот или иной вопрос Бредовскому.

Я пересел за другой столик поближе к депутатам.

Заказал себе еще стакан апельсинового сока.

Внезапно поезд резко остановился, послышались крики, стоны из соседних вагонов.

В ресторане кто-то упал со стула, кто-то просто не удержался, падая на пол.

– В чем дело? – испуганно спросил Негожа, будто кто-то рядом мог ответить ему.

– Машинист пьяный едет, что еще может быть, – высказал свое предположение Пыжников, усмехаясь.

Короткая пауза.

После резкой остановки поезда он вновь начал двигаться, но теперь поезд ехал как-то странно: немного поедет, потом короткая остановка, далее снова немного поедет, после чего короткая остановка.

Депутаты вместе с Бредовским больше всех стали кричать и возмущаться таким нелепым движением поезда.