Путем актера - [23]

Потом после короткой борьбы (Сергей хотел сесть за руль, она сопротивлялась) они оставили машину на улице и, обнимаясь, уехали куда-то на такси, а я, может быть, даже завидуя чему-то, тихо пошел к метро.

Я рассказал об этом случае Олександру.

- Да, - неопределенно произнес Олександр, никак не комментируя мой рассказ. - Бывает… Это что, вот раньше мы пили так пили. Еще во МХАТе. Помнишь, Эдь?

Я удивился:

- А вы что, давно друг друга знаете?

Оказалось, Эдик один раз уже учился. Во МХАТе. То есть не в самом МХАТе, а в училище при театре. Но его выгнали. За что? Дурацкая история, все началось с того, что он раскалывался в одном совершенно неподобающем месте.

- Раскалывался? - удивился я.

- Расколоться, - объяснил мне Эдик, - у актеров означает невпопад засмеяться. На эту тему существует много театральных баек. Я вот смеялся, когда мы на третьем курсе играли отрывок из “Царя Федора Иоанновича” Алексея Константиновича Толстого. Там есть место, где Минин и Пожарский приходят к Годунову1 - очень торжественный момент, кажется, они приходят сообщить о том, что собрали народное ополчение. Точно не помню. И надо же - именно в этом месте меня каждый раз почему-то разбирал жуткий смех, не знаю почему. Такой серьезный момент - а мне смешно. Дима играл в этом спектакле одного пожилого боярина из свиты Годунова, а я самого Минина. Вот мы с Пожарским входим в Кремлевские палаты, кланяемся в пояс Годунову, кланяемся боярам - все нормально, потом я встречаюсь глазами с Димычем и начинаю давиться от смеха. То есть буквально не могу произнести ни слова. Меня сперва ласково пожурили, на первый раз, потом удивились, потом “поставили на вид”, а на четвертый раз сняли со спектакля. Причем поразительно - творческий вуз, а никто не поверил, что я это не специально.

Созвали целое собрание. Я им даже объяснять пытался, так, мол, и так, ничего не могу с собой поделать, но все было бесполезно. Там была одна довольно пожилая преподавательница, заслуженная артистка еще РСФСР, так она решила, что таким образом я издеваюсь “над русской историей, А.К.Толстым и вообще всем самым дорогим для нас”. Так она сказала - сейчас же все на этом повернуты… Плюс я из Еревана. И как я ни объяснял, что я этого Толстого очень люблю (это же один из авторов Козьмы Пруткова!), - так меня никто и не послушал. Выгнали с треском. Но справедливости ради скажу, что не только за это, конечно. Все пьянка эта. Мы вот с этими двумя гавриками, - показал он на Олександра и маячившего в беседке Диму, - столько водки в те годы выпили, что если все сложить, то есть слить, - точно, этот пруд получится.

Мы немного помолчали задумавшись. Темнело.

Эдик вдруг сказал моей жене:

- Если бы не твоя Оксанка, меня бы и из ГИТИСа выгнали.

Марина удивилась:

- Почему? Я не знала.

- Ну да, - сказал Эдик. - Что интересно, дело опять было на третьем курсе и опять дошло уже до общего собрания. Сказали - исключаются такие-то (не я один) за… профнепригодность!.. Атас, формулировочка. Недавно я где-то читал, что с такой “телегой” Джузеппе Верди выгоняли из миланской консерватории. Я, конечно, не Верди, но все, даже лучшие друзья, даже те, с кем много раз пили, сидели тихо, как суслики. Тихо-тихо. И тут вдруг встала твоя подруга, с которой я даже не всегда здоровался, и ка-ак понесла на них… В смысле, что нельзя меня исключать. Что я талант, что многие талантливые люди характеризуются отклоняющимся поведением и что общественность к ним всегда равнодушна. Вспомнила Щепкина, Качалова и все такое… Даже заплакала в конце. И всех так пробрало, что меня не исключили. Все просто обалдели от ее речи, включая декана. Я сам прослезился, так себя жалко стало. Хорошая она, твоя Оксанка… - Эдик вздохнул. - Люблю ее. - Он помолчал. - Муж у нее еще такой хороший. И сын…

И тут моя жена очень оживилась. Все-таки женщины - странный народ.

- Муж? - переспросила она. - Как?! Да они же развелись! Ты что, не знаешь?

Мне показалось, что в этот момент Эдик чуть вздрогнул. Во всяком случае, я берусь утверждать, что при этих словах моей жены он улыбнулся. Но тут же погасил улыбку, она продержалась на его лице не больше мгновения, и грустно покачал головой. У него даже появился акцент, чего раньше не было.

- Да ты что? - сказал он с этим акцентом. - Вай-вай… Нэхорошо. - И он опустил голову.

- Конечно! - сказала Марина с непонятным мне нажимом. - И уже давно развелись. Полгода как!..

- Вай-вай, - сказал Эдик, не поднимая головы. - Подумать только…

Реакцию Эдуарда, оказывается, заметил не только я. Олександр, до той поры молчавший, засмеялся.

- “Нэхорошо”… - сказал он, передразнивая Эдика. - Сам-то рад небось…

Вскоре вернулись Дима и Мисаил. Оказывается, их так долго не было, потому что они ходили “еще”. Мисаил был доволен и улыбался, а Дима выглядел немного усталым, хотя был все так же энергичен. Его шкиперская борода немного растрепалась. Со словами - и пошел у них тут пир на весь мир!.. - он выставил на наш стол еще две бутылки.

И, кстати, это было уже лишнее. Я не помню точно, что было потом, но помню, что эти две бутылки, как ни странно, никакой новой динамики в процесс уже не внесли. Так бывает.