Путь зла. Запад: матрица глобальной гегемонии - [14]
Именно поэтому произведения художников и скульпторов Возрождения теряют сущность иконы (окна в сакральную реальность), представляя собою «отражение» реальности телесной, символизирующей в новом контексте человеческую тварность. Библейская (духовная) форма художественных изображений Ренессанса вступает в противоречие с их телесной (животной) сутью. Заявляя об абсолютной духовной свободе человека, идеология итальянского Возрождения одновременно противопоставляет ей его обусловленную природой животную основу.
Таким образом, происходит новый внутренний раскол западного сознания: психологическая дихотомия «праведный–греховный» постепенно уступает место глубокому антагонизму между его духовной и тварной природой[24]. При этом первая, с течением времени, все больше и больше предстает как своеобразная «ширма» второй.
Прежде всего это связано с тем, что полуабстрактный, ренессансный человек, рассматриваемый наедине с собою, а также в отвлеченно–риторическом отношении к обществу, в сосредоточенных творческих занятиях, в пасторальных мечтах и возвышенных размышлениях на темы нравственности, погружаясь в реалии человеческих отношений итальянских городов-госу-дарств, напрочьлишался своей рафинированной, моральной камуфлированности.
Эстетствующий творец, отсекающий, в соответствии с неким идеалом, все ненужное в мраморной глыбе (как заявлял Микеланджело), неожиданным образом оказывается в роли прагматичного делателя[25], который отсекает все ненужное у окружающего мира и самой природы человека в соответствии со своими утилитарными потребностями. Подобная трансформация поразительна, потому что в первом случае творец руководствуется своими внутренними, субъективными императивами, а во втором — делатель действует в соответствии с требованиями внешней среды.
Таким образом, западное христианство при взаимодействии с ревизионизмом Возрождения создало условия, при которых произошло выхолащивание человеческой природы и мира. Как первое, так и второе в западном сознании постепенно превратилось в механически функционирующие системы, обусловленные примитивными материалистическими закономерностями, упрощающими и огрубляющими природу человека, а также окружающую его действительность. Одновременно с этим западный человек теряет свою духовно–психологическую независимость. Он лишается способности самостоятельно понимать как самого себя, так и окружающий мир. Вначале это за него делает Бог, мудрость которого до него доносила римская церковь, а потом, после того как Бог растворился в секуляризированной природе, определять сущность человека и мира стала вульгарно–материалистическая догматика, в конечном счете поставившая его в собственном самосознании на один уровень с животным, стремящимся обрести божественное могущество для удовлетворения своих физиологических потребностей.
Это все не могло не повлиять на сферу политических отношений, так как любая политика при своем осуществлении отталкивается от господствующего в массовом сознании образа Человека как такового.
ЭТАЛОН ЧЕЛОВЕКА В ЭПОХУ ВОЗРОЖДЕНИЯ
В XV веке представитель флорентийских платоников Марсилио Фичина пишет слова, которые могли бы стать гимном преобразовательно–манипулятивной мощи европейца XXI века: «Человеческое могущество почти подобно божественной природе; то, что Бог создает в мире своей мыслью (человеческий. — Авт.) ум замышляет в себе посредством интеллектуального акта, выражает посредством языка, пишет в книгах, изображает посредством того, что он строит в материи мира». «Повсюду человек обращается со всеми материальными вещами мира так, как если бы они находились в его распоряжении: стихии, камни, металлы, растения. Он многообразно изменяет их форму и их вид, чего не может сделать животное; и он не обрабатывает только одну стихию за раз, он использует их все, как должен делать господин всего. Он копает землю, бороздит воду, он возносится к небу на громадных башнях, не говоря уже о крыльях Дедала и Икара. Он научился зажигать огонь, потому что лишь небесное существо находит удовольствие в небесной стихии. Человеку нужно небесное могущество, чтобы подняться до неба и измерить его… Человек не только использует стихии для служения ему, но, чего никогда не делает животное, он покоряет их для своих творческих целей. Если божественное проведение есть условие существования космоса, то человек, который господствует над всеми существами, живыми и не живыми, конечно, является некоторого рода Богом. Он — Бог неразумных животных, которыми он пользуется, которыми он правит, которых он воспитывает. Он — Бог стихий, в которых он поселяется и которые он использует; он — Бог всех материальных вещей, которые он применяет, видоизменяет и преобразует» [3, с. 333].
