Путь войны - [26]

- Тогда прошу в дом, нечего в прихожей объясняться, - предложил Иван, все еще шумно дыша, взъерошенный как воробей - удар у аэродесантника был поставлен на славу. – Польты на вешалку и здесь разуваются.

Квартира у Терентьева была уютная, с одной большой залой и небольшими комнатками, окружающими ее. Чистая и ухоженная, понимающий человек с первого взгляда определял, что это не холостяцкая берлога. Присутствие женщины и ее заботливых рук читалось во всем – в симпатичной стеклянной зверушке на книжной полке, в вязаных салфетках, заботливо положенных на спинки кресел и даже в сервизе с цветочками, укрытым за стеклом большого буфета.

- Жена? – лаконично спросил Зимников.

- Да, - так же кратко ответил Иван. – Она будет нескоро.

- Ясно…

Сдвинули кресла. Разместились по сторонам темно-коричневого, почти черного от времени стола – хозяева квартиры определенно предпочитали старые, солидные предметы обстановки. Терентьев и Черновский – ожидавшие, Поволоцкий и Зимников – новоприбывшие. Молчание затягивалось, понемногу становясь тягостным, никто не спешил начинать первым.

- Ладно, к делу, - решился, наконец, Черновский. – Позвольте полюбопытствовать, господа военные, как добрались?

- С разрешения медикусов, - исчерпывающе пояснил Зимников. – Те отпустили на пару дней.

- Тогда не будем тратить время, - решительно сказал профессор. – Вы хотели встретиться с тем, кто может выслушать и, быть может, помочь. Приложили немало усилий, подняли старые связи. Мы здесь и слушаем. Говорите.

- Бумаги… - начал было Поволоцкий, но Зимников жестом остановил его.

- Давай сначала на словах, объясни суть проблемы, - предложил майор.

- Проблема… - хирург задумался, еще раз кратко оценивая свои соображения, формулируя мысли. Его не торопили, терпеливо ожидая.

- Проблема начинается с того, что на дивизию, то есть на десять тысяч человек, нам нужно по абсолютному минимуму двадцать пять врачей, из них четырнадцать хирургов. Этих специалистов просто нет. Некомплект медиков чудовищный. А те, что есть – хронически не справляются со своей работой. Мы все думали, что умеем лечить раненых, а как оказалось – ни хрена!..

Мерцал неярким синеватым светом пятиламповый светильник под потолком, людские силуэты мутными пятнами отражались в полированной столешнице. Александр говорил, неспешно, четко, иногда умолкая, чтобы обдумать следующую фразу, временами возвращаясь и раскрывая иную проблему с новой стороны.

Беда военной медицины Империи, да пожалуй, и всех стран этой вселенной, происходила из долгого мира и относительного достатка. Девятнадцатый век стал эпохой непрерывной, безжалостной схватки, то выпускающей из цепких лап страны и народы, то снова затягивающей обратно. Финальным аккордом битвы, казавшейся бесконечной, стала Мировая война 1870-х, подорвавшая могущество Британии, возвысившая Североамериканскую Конфедерацию и Объединенную Германию. Свирепая бойня, поправшая все законы, человеческие и божеские, подвела великие державы к самому краю бездны, показав воочию крах цивилизации и закат культуры. Узрев эту тонкую грань, люди в ужасе отшатнулись, а индустриальная, тотальная война ушла в прошлое, став темой героических эпосов, книг и кинографических картин.

Практическим следствием этого переворота для военной медицины стал длительный застой, медленное развитие под сенью заветов легендарного Пирогова. Какие бы конфликты не бушевали между большими игроками на мировой шахматной доске, в них никогда не было столько раненых, с которыми не могли бы справиться удобные, тщательно оборудованные операционные, принимающие и своих, и вражеских бойцов.

В итоге, в августе уходящего года, на тщательно взращенную, утонченную и хрупкую систему элитарной помощи обрушилась всей чудовищной тушей грязная, кровавая, скрежещущая шестеренками мясорубка индустриальной войны, войны беспощадной и тотальной. Немногочисленные профессионалы, которые десятилетиями постигали таинства исцеления раненых, в одночасье оказались приставлены к настоящему конвейеру смерти, беспрерывно забрасывающего их многими тысяч раненых и умирающих. Доведенная до совершенства система девятнадцатого века столкнулась с отлаженной военной машиной середины века двадцатого и сломалась.

Но подлинная трагедия заключалась в том, что мало кто это понял.

- Берем простой пример, - рассказывал хирург. – Так называемый «первичный шов», который накладывается на рану. Раньше – все в порядке, больной под постоянным наблюдением и уверенно идет к выздоровлению. Теперь, при диком завале всего медперсонала, тот же первичный шов без плотного контроля через три дня обычно дает нагноение, в лучшем случае успеваем снять швы, чистим заново. Десять процентов гангрены считаются очень хорошим показателем. Огромное количество инвалидов, негодных к службе, причем необязательно ампутация - кистевые и суставные контрактуры [ограничения подвижности] – этого достаточно. В лучшем случае – нестроевая. Результат – страшнее, чем ужасно, чуть ли не каждый второй раненый выходит из госпиталя негодным к службе – это норма Мировой войны, которую мы воспроизводим через восемьдесят лет.