Путь в небо - [6]

Вдруг характер штопора меняется. Планер опускает нос, ускоряет вращение и потом сразу прекращает его. Наконец-то долгожданный результат испытаний: планер слушается рулей и выходит из штопора с большим запозданием. Я разворачиваюсь и планирую на свой аэродром.

В последующие дни я ещё несколько раз выполнял штопор на десантном планере. И аппарат, хотя и с большим запозданием, но всё-таки выходил из него. Удалось нам установить и причину срыва планера в штопор при скольжении на крыло. Дефект был производственный, а не конструктивный. Просто на заводе некоторые детали планера стали делать из более тяжёлого материала. Из-за этого сместилась центровка аппарата, нарушились его аэродинамические качества.

Испытания десантного планера были благополучно закончены. Но с тех пор перед вылетом на новом опытном самолёте или планере я всегда сам проверяю, легко ли сбрасывается фонарь с кабины.

Полёт на коротком тросе

Наша испытательная работа чередовалась с боевыми вылетами в тыл врага. Один из них стал для меня весьма памятным. Это произошло в апреле 1943 года на Белорусском фронте. Для выполнения задания я перелетал на десантном планере на аэродром, расположенный километрах в шестидесяти от передовой. Чувствовалось приближение весны. Южный ветер дул порывами, рябил поверхность луж и нёс с собой низкие серые тучи.

Я опасался, что из-за плохой погоды вылет не состоится, но после полудня ветер переменился. Стало солнечно. Приморозило. Девушки-зенитчицы деловито захлопотали возле своих орудий, грозно поднимающих к небу свои стволы, выкрашенные для маскировки в белый цвет. Загудели моторы, и штурмовики, разбрызгивая лужи, промчались по взлётной дорожке. Над аэродромом они собрались, построились клином и ушли в сторону фронта. Боевая работа авиации началась.

Когда солнце село и в небе зажглись первые, ещё неяркие, звёзды, мы стали готовиться к полёту. Нам предстояло доставить группу десантников в небольшой городок Бегомль[6], занятый партизанами. Этот городок был центром партизанского района в глубоком тылу немецких войск. Командир десантной группы капитан Николаев привёл своих людей. Как на подбор, плечистые, рослые, вооружённые автоматами, кинжалами и ручными гранатами, они быстро, без суеты заняли места в кабине. Я сел за штурвал. Трос натянулся, планер дрогнул и двинулся с места.

Скоро мы подошли к линии фронта. С высоты трёх тысяч метров хорошо были видны вспышки артиллерийских залпов и неверный зеленоватый свет ракет. Фашисты нас заметили. От земли красными бусинками, словно стараясь догнать друг друга, понеслись в небо очереди зенитных снарядов. Багровые вспышки разрывов преградили нам путь. Чтобы избежать попадания, самолёт-буксировщик стал маневрировать. Я повторял его движения. Мы благополучно вышли из-под обстрела и погрузились в темноту. Ни в небе, ни на земле ни одного огонька, ни одной светящейся точки. Только впереди и чуть ниже я видел, как из выхлопных патрубков моторов самолёта-буксировщика выбивали голубые язычки пламени. Оно демаскировало нас. Его могли увидеть немецкие лётчики ночных истребителей. Для них самолёт с десантным планером на буксире представлял лакомую добычу.

В ночном полёте над территорией, занятой противником, время тянется медленно. Я уже с нетерпением посматривал на часы, когда наконец увидел сигнал партизан - костры, выложенные конвертом. Нас ждали. Мы ответили, и внизу зажглись огни ночного старта. Я отцепился и пошёл на посадку.

Планер, сделав короткий пробег, остановился. Я вышел из кабины и сразу попал в крепкие партизанские объятия. Это были бойцы бригады имени Железняка. Ко мне подошёл высокий бородатый партизан с боевыми орденами на груди.

- Товарищ инструктор, Вы меня разве не узнаёте? - спросил он.

Я не сразу узнал Костю Сидякина только потому, что его лицо меняла большая, пышная борода. Перед войной Костя учился летать на планере и одновременно увлекался парашютным спортом. Мы обнялись.

- Хорошо, что прилетели именно Вы, - говорил Костя, - нам здесь может помочь только опытный планерист.

Оказалось, что в отряде есть два тяжело раненных партизанских командира, которых нужно срочно доставить в госпиталь. Но на маленький аэродром, к тому же изрытый воронками от бомб, транспортный самолёт не может приземлиться.

- Самолёт, который вас буксировал, к нам сядет, - сказал Костя и выжидательно посмотрел на меня. - Если бы только Вы согласились...

Я, конечно, сразу понял, что он просит вывезти раненых на планере. Но это было весьма сложно. Обычно десантные планеры оставляли партизанам, так как взлёт на буксире с этого аэродрома считался невозможным.

- Что ж, - ответил я, - пойдём посмотрим лётное поле.

Осмотр не принёс ничего утешительного. Было ясно, что взлёт отсюда на буксире крайне рискован. Собственно, это понимал и Костя Сидякин, ведь он и сам был хорошим планеристом. С аэродрома мы прошли в командирскую палатку, и тут я увидел раненых. Они лежали рядом на хвойных ветках, прикрытых сверху куском брезента.

- У одного прострелено лёгкое, а у другого газовая гангрена, - шёпотом сказал Костя. - Если завтра ночью не вывезти - умрут.