Путь в Колу - [6]

Множество непонятного встретилось Савве на Новой Земле. Над многими неясными вещами задумывался молодой зимовщик, но ответа не находил. Ничего не мог сказать Савве и Каллистрат Ерофеевич, уже не первый раз зимовавший на острове.

Подходя к становой избе, Савва Лажиев увидел старосту артели и радостно заулыбался. На широком лице отрока весело сияли серые добрые глаза.

- Вернулся, Саввушка?! - тискал парня в крепких объятиях Каллистрат Ерофеевич. - Как там Михаил? Афоня как? Ловится ли белуха? Пошел ли голец?

- Все, кажись, здоровы пока, Каллистрат Ерофеевич, - отвечал Савва. Рыба идет сплошным косяком. Солим... но соли осталось совсем мало... Пока тепло, вялим, сушим на солнце...

- Устал, поди... намаялся в этакую-то жару, - посочувствовал Каллистрат Ерофеевич. - Поди в избу да отдохни малость, и - в баньку. Баня со вчерашнего дня топится. Бери новый веник да отхлестай себя хорошенько. Это придаст тебе силы. А я тем временем вычищу рыбу да уху сварганю.

- И то дело, - устало произнес Савва, довольный и счастливый от предощущения горячего дурманящего пара.

4

Савва Лажиев с раннего детства любил попариться в бане. Он хорошо помнил, как брали его с собой в баню отец либо старшие братья, когда сам еще не мог взбираться на полок, где хлестали друг друга вениками его родные.

На Новой Земле березовый веник ценился на вес золота, потому что привозили их с материка. Веник берегли, и пользовались им подолгу, пока он не превращался в голик, которым пол подметают.

В бане стоял ровный пар. Савва плеснул на раскаленные камни воды из деревянной шайки. Там что-то взвизгнуло, зашипело, и серым султаном взметнулся к потолку горячий, обжигающий пар.

Савва принялся хлестать себе новым веником спину. Как все уставшие от ходьбы и многодневных трудов люди, Савва блаженствовал в духмяном парном тепле. Он тихонько постанывал, охал, покрякивал.

Он парился долго, и когда вышел из бани, солнце уже клонилось к закату, но еще не собиралось совсем исчезнуть за горизонтом. Каллистрата Ерофеевича в избе не оказалось, хотя уха давно уже сварилась и начала остывать. Савва поискал вокруг глазами и увидел артельного старосту на берегу бухточки, где был устроен деревянный причал. "Зачем ему понадобилось идти туда?" - удивился Савва. Потом поднял голову и заметил вдалеке парус. Судно шло полным ветром. Освещенное предвечерним солнцем, оно стало хорошо различимо. Удлиненный корпус и острые обводы. Судно изменило курс и входило в губу.

От развалочной избы бежали по песчаной отмели промысловики. Отрезанные от земли несколькими сотнями верст открытого океана, зимовщики рады были любой весточке от родных и близких. Они неслись не чуя под собой ног, будто боялись, что судно не станет их ждать, стоит только замешкаться и не оказаться вовремя на месте их постоянной зимовки.

Савва Лажиев спустился на деревянный причал, остановился неподалеку от Каллистрата Ерофеевича. Ему казалось, что судно ползет по воде, а не движется, уверенно влекомое двумя вздувшимися парусами.

Когда нос судна коснулся стенки деревянного причала, все шестеро зимовщиков стояли тесной кучкой в ожидании, покуда мореходы сойдут на берег.

Как полагалось кормчему, Елизар Жохов первым вступил на Новую Землю. Следом за ним сошли на причал и остальные, чтобы потолковать с зазимовавшими на острове промысловиками да поразмяться, отдохнуть после качки на море.

Елизар Жохов схватил в охапку Каллистрата Ерофеевича и долго мял его в своих медвежьих объятиях. Мореходы привечали промысловиков, рассказывали последние Кольские новости.

- Как мои там? Здоровы ли жена и детки?

- Здоровы. Что с ними поделается на теплой печке, - слышалось в ответ.

Каллистрат Ерофеевич, осведомившись о здоровье близких, позвал Елизара Жохова в становую избу. Потом кликнул Савву Лажиева и посадил его на реестные листы. Время не ждало. Елизар Жохов торопился поскорее отплыть с Новой Земли во владения аглицкого короля.

Воевода Алексей Петрович строго-настрого наказал Елизару погрузить на коч побольше товаров, чтобы было чем торговать в аглицком городе Бристоле.

Другого выхода морем в чужие страны у Руси не было, и кормчий из Колы хорошо понимал всю важность плавания в чужую землю. Нужно было поторапливаться, чтобы красная рыба не успела протухнуть в пути, а рухлядь мягкую поставить аглицким купцам неподмоченной.

Нежилая половина становой избы быстро опустела. Всю добытую за зиму пушнину погрузили в трюмы "Моржа". Красная рыба, сушеная и просоленная, хранилась в леднике развалочной избы, и потребовалось немало времени, чтобы погрузить ее на судно. И даже свежую, только что пойманную рыбу вместе со льдом перенесли на судно.

- Славная рыбка! - восхищался выловленной белухой Елизар Жохов. - Ну прямо хоть к столу для аглицкого короля!

Рыбу грузили до поздней ночи: было светло как днем, и солнце лишь коснулось своим нижним краем видимой черты горизонта. Когда с рыбой и мягкой рухлядью было покончено, Елизар Жохов отозвал Каллистрата Ерофеевича в сторонку и стал что-то негромко говорить ему на ухо, потом сел за стол и уставился на Савву долгим задумчивым взглядом. Савве даже неловко сделалось от этого.