Путь в бездне - [15]

Грассо пошел за Вяземским.

— По радару в ста двадцати метрах, перекресток, — сказал Вяземский.

Грассо шел от Вяземского на расстоянии пяти метров. Когда свет его прожектора падал на скафандр впереди идущего, то отчетливо становились видны карманы, застежки и утягивающие пояса ярко-красные с желтой полосой.

Звуков здесь не было — вакуум.

Через несколько минут, оба достигли перекрестка.

Остановились.

Основной коридор, по которому они шли, уходил дальше вперед, терялся во мраке, его пересекал другой — пятиметровой ширины с низким, три метра высотой, потолком.

Ни где по-прежнему не было видно никаких деталей — черно, гладко и плоско.

— Наверное, обслуживающий, — предположил Вяземский, всматриваясь вправо.

— С чего решил? Обслуживающий, что?

— Кажется, что так. Разделяться не будем?

— Нет, — ответил Грассо: — Идем вместе.

— Тогда идем по малому коридору.

— По-моему, здесь все равно куда идти.

Вяземский хмыкнул, повернувшись направо, пошел по малому коридору. Грассо двинулся следом, в двух метрах от него.

Вокруг было абсолютно чисто, будто кто-то провел здесь основательную уборку. Если, конечно, было, что убирать. За все время им не попалось ни то, чтобы какого-нибудь предмета, но не было даже пыли — все светилось в свете прожекторов, той особенной чистотой, которая кажется стерильной.

— Нет тут ничего, — сказал Грассо: — Стоило из-за этого тащиться сюда, с Клифом собачиться.

Голос Роберсона тут же отозвался в эфире:

— Ну, что ты, родной. Роберсон же — известный кретин.

Вяземский довольный, улыбнулся, но ничего не сказал.

— Ноги начинают мерзнуть, — произнес Грассо.

— Прибавь обогрев.

— Уже на полную. Да и вообще быстро остываю.

— На базе разберемся с твоим скафандром. А лучше Степану заказать, чтобы новый привез. Пока терпимо?

— Нормально, — ответил Грассо.

— Тогда не ной. Ты проникся тем, где мы с тобой? По этим коридорам ходили строители планет и звезд!

— Проникся уже.

Вяземский неожиданно остановился, повернулся влево, шагнул к стене.

— Есть что-то, — сказал он.

— Что? — спросил Грассо, но через секунду, осветив стену, где остановился Вяземский, увидел сам.

Белый свет прожекторов высветил перед ними, часть стены, на которой можно было разглядеть узкие, шириной в пять миллиметров, тонкие прорези, образовывавшие, ни то рисунок, ни то узор — прямые, изломанные линии. Линии эти шли пятью рядами, и в длину имели не больше четырех метров.

— Так, так, так, — протянул Вяземский: — Уже что-то.

— Как вырезанные, — сказал Грассо.

Он, чуть присел, чтобы свет прожектора осветил глубину линий.

— Глубокие, Вася. Не вижу отражения внутри.

— Не могу толком рассмотреть, — произнес голос Роберсона: — Ага, теперь вижу.

— Глубину прорези можно проверить. — Вяземский присел, поставил на пол ящик-лабораторию, открыл крышку и недолго покопавшись в отделениях для приборов, распрямился, держа в руке короткий, стального цвета цилиндр лазерного щупа: — Сейчас выясню.

— Подожди выяснять, — сказал ему Роберсон: — Может это… Ну не знаю.

На какой-то миг Вяземский застыл в нерешительности, хмыкнул, поднял руку с щупом к линиям на стене. На маленьком экранчике цилиндра зажглись красные, яркие цифры.

— Сто пятьдесят два метра! Ого! Зачем, знать бы. Ослаблять конструкцию…

— Все-таки полез туда, — произнес в эфире Роберсон: — Руки тебе оторвать.

— А тебе язы-ы-ык, — ответил Вяземский, двигая лазерным щупом вдоль прорези: — Глубина одинаковая по всей длине.

Грассо молча следил за рукой напарника. Бело-синяя перчатка Вяземского с зажатым в ней цилиндром, скользнула вдоль линии, до самого угла рисунка, замерла и плавно пошла вниз и влево по линии.

— Вася, подожди, стой, — слова Грассо словно застряли у него в горле, он закашлялся.

И тут произошло.

Вяземский не смог бы объяснить возникшее вдруг чувство. Словно его что-то просветило насквозь, как прозрачное стекло. Как будто включились невидимые прожектора. Он пожалуй, назвал бы это «вспышкой» и «просветили». И в этой «вспышке» непонятно чего, но явственно, до потрясения всего внутреннего существа, они замерли, застыли.

Полная растерянность и беспомощность.

Это длилось всего секунду, которая показалась обоим бесконечно долгой, тяжелой, унылой, как предсмертная тоска.

Также внезапно все кончилось.

Вяземский резко отдернул руку, повернулся к Грассо, цилиндр лазерного щупа выпал из его руки на черный пол и покатился в сторону.

— Ты это, э-э-э, слышал?

— Да, — ответил Грассо.

— Что у вас там? — спросил голос Роберсона.

За стеклом «забрала» в свете прожектора скафандра Вяземского лицо Грассо казалось бледным, пергаментным.

— Что-то изменилось, — ответил Вяземский: — Лазерный луч вызвал… Не могу это объяснить. Ни звук, ни свет. Какое-то…Ого! Температура «Кольца» начала повышаться. Может приборы врут?

— Уходите. — Голос Роберсона стал жестким, требовательным.

— Вася, уходим. — Грассо протянул к Вяземскому руку.

И пришел звук.

В окружающем вакууме звук передаваться не мог, он пришел от пола, через ноги, сотряс их тела низким, продолжительным колебанием. Это было похоже на зов трубы — уныло и долго.

И тогда они побежали.

Брошенные на пол переносные лаборатории, остались валяться в темноте коридора.