Путь в Беловодье - [27]

– Как хорошо, что ты драться не разучился, – заметил Роман.

– Так кто это? – повторил Стен.

– Колдованы. Больше ничего сказать не могу. Ни одного из них я не знаю.

Кто обучал колдованов – неведомо. Ясно, что кто-то из колдунов. Но в данном случае учителя не хвастались своими учениками. В Темногорск молодые дарования прибывали десятками, находили тайные тропки к нужному человеку, учились месяц-другой и уезжали зарабатывать “зелень” на сладкую жизнь. Многие из них добивались успеха. Работали они обычно под прикрытием опытного колдуна. Но иногда воры и чиновники брали их на службу. Большинство шустряков через год-другой, а то и раньше внезапно утрачивали свой нехитрый дар и гибли мгновенно. Настоящих колдунов, за исключением двух-трех, колдованы терпеть не могли, и колдуны платили им тем же.

Роман подобрал несколько осколков лопнувшего обруча и положил в карман. Металл казался очень тяжелым – куда тяжелее стали.

“Свинцовые они, что ли?” – подивился колдун.

– Ладно, уходим, эти двое пускай здесь валяются, а раненого берем с собой. У тебя есть чем его связать?

– Скотч подойдет?

– Вполне. А бутылка минеральной воды найдется?

– Есть. Но почему не всех троих?

– Нам бы одного до Чудодея довести, чтобы пленный по дороге нам голову не открутил. А трое точно вырвутся. Попробуем одного расколоть.

Они расстались вчера, но при этом не виделись год. Между тем мигом, когда Роман сел в джип, чтобы мчаться в Беловодье, и нынешней встречей лежала черная полоса беспамятства.

С другой стороны, казалось, что прошло лет пять. Во всяком случае, Алексей Стеновский сильно переменился. Хотя одевался как прежде – светлый костюм, на брюках стрелки заутюжены, белая сорочка, неброский галстук с темным узором. Светлые волосы по-прежнему по-мальчишески взъерошены. Но лицо будто чужое. Похудел Стен так, что скулы грозились прорезать кожу. И эта непривычная заостренность черт, и восковая истонченная кожа, не тронутая загаром, невольно наталкивали на тревожные мысли.

– Не ждал! Честно сказать, не думал, что свидимся, – признался колдун, садясь вместе со своим спасителем в машину.

– Я тоже, – отвечал Стен.

Роман усмехнулся: дружба их прежняя была весьма странной – некая помесь смертельной вражды с побратимством.

– А кто тебе ловушку устроил? – спросил Стен. Видно было – спрашивает, а сам думает о чем-то своем.

– Не знаю. Я чуть не окочурился. Но все ерунда. Я сильный. Как кот. У него девять жизней. И у меня наверняка столько же.

Радость от победы – а Роман все же разорвал обруч и, значит, победил, – радость внезапного освобождения хмельным теплом разливалась по телу. И пусть тепло это было поверхностным, оно все равно согревало и веселило.

– Поверни-ка направо, к дому Медоноса, – попросил Роман.

Машина вынырнула из Дурного переулка на Ведь-минскую, потом вновь повернула на Преображенскую и здесь остановилась. Впереди маячили тесовые ворота Медоносова дома. Из всех колдунов только Медонос демонстративно поселился вдали от прочей братии. Над коньком, отбрасывая блики на крышу, крытую оцинкованным железом, висел в ночном небе огненный знак Медоноса – пытающий обруч. Роман смотрел на этот знак, и странное беспокойство охватывало его, совершенно непонятное и беспричинное, – так по реке в безветренную погоду идет мелкая рябь.

Пошел дождь. Роман не помнил, вызывал он дождь или нет. Но капли исправно стучали по капоту. А что, если собрать сейчас всю энергию воды в кулак, да и ринуться в атаку, пока Медонос не ждет. Ринуться очень хотелось. Но Роман сдержался. Он понимал, что подобная атака ни к чему не приведет. То есть ни к чему хорошему.

– Ладно, поехали дальше, – сказал колдун. – Вот здесь сверни. По Ведьминской будет семнадцатый дом. Там и остановимся.

Михаил Чудодей, прозванный за глаза Чудаком, возглавлял сообщество колдунов Темногорска уже скоро семь лет. Сам Чудодей был из породы колдунов не очень сильных. То есть бывали у него и несомненные удачи, и взлеты, и в прежние времена, когда колдовская практика не приветствовалась, сумел из прочих выделиться и создать себе имя. Потом, когда колдунов повсюду развелось как грязи, слава его померкла и практика сделалась весьма и весьма скромной. Но имя осталось. В том смысле, что имя было незапятнанное. Бывают такие люди – вроде бы ничем не замечательные, талантом наделенные не ахти каким, многим неудобные, но при этом никто и никогда не сомневается в их честности. Чудодей был из этой породы. Потому и поставили его во главе темногорского Синклита. Знали: ничего он толком организовать не сможет, у властей милости не выпросит, и вообще Чудак, он и есть чудак. Но при всем при том все эти семь лет колдуны жили мирно.

То есть делали друг дружке мелкие гадости – не без этого, – но чтобы крупно разругаться или открытую драку устроить – ни-ни. И власти опять-таки колдунов не донимали. То есть сильные мира сего и колдуны сотрудничали, но, так сказать, на личностном уровне. Вот и господин Вернон порой занимался поиском пропавших для следователя Сторукова. Но это было его сугубо личное дело. Чудак подобной практики не одобрял. И чуть что, на колдовскую братию прикрикивал: помните, родимые, что вы всегда и для всех чужие, вне мира, вне злобы, вне зависти. А иначе погубите свой дар в один миг и уже не воскресите. Многие похмыкивали: надо же, какой наивный, ну чисто ребенок. Однако вслух никогда не возражали. Не смели почему-то.