Путь в Беловодье - [11]

Но вышло так, что все, или почти все, колдуны из того поколения, к которому принадлежал Данила Иванович, уже успели в застойные годы как-то пробиться, и пусть по мелочи, но заявить о себе. И как только открыли крышку – бац! – они и выскочили плотной грибницей, один к одному, будто боровики после летнего дождичка. А Данила Иванович припозднился. То есть он тоже вошел в силу, была у него своя клиентура и прозвище хорошее – Данила Большерук. Но при всем при том он почему-то всегда стоял в конце списка. И молодежь, которая ни минуты от прежнего режима за свои колдовские штучки не пострадала, обходила его без стеснения, устремляясь к славе и деньгам. Возможно, Данила Иванович тоже стремился и к деньгам, и к славе. Но как-то вяло. И потому другие его опережали. К тому же мешали застарелые мечтания. Уходил он на целый день в лес и предавался этим мечтаниям ни о чем. Вернее, о том, что вокруг повсюду вольный воздух, и все им дышат, и пьянеют, и наслаждаются.

Однажды прочел он объявление в газете, что сдается напрокат воздушный шар, – газеты Данила Иванович иногда почитывал.

“Почему бы и нет? – сам себя спросил Большерук. – Раз колдовским образом летать больше не могу, полечу на шаре”.

И арендовал воздушный шар, хотя день проката латанного, видавшего виды монгольфьера стоил немало. Нанял Данила Иванович воздухоплавателя и отправился в полет искать линзу чистого вольного воздуха. Несколько часов летали, ничего не нашли и едва не разбились. Потому как из-за леса вылетел навстречу вертолет и ринулся на них. Почему, зачем, Данила не понял. Может, летчик слепой был? Или заснул? Оно, конечно, лопасти вмиг шар перемелют, но и сам вертолет за милую душу рухнуть мог. Данила Иванович воззвал к родной стихии, к вольному ветру. Ветер попался послушный, налетел, рванул и унес монгольфьер наверх и вбок, а вертолет промчался мимо. Воздухоплаватель выругался очень даже некрасиво, сказал, что никуда дальше не полетит, а будет немедленно садиться на ближайшем поле. А как Данила Иванович доберется до дома, его, воздухоплавателя, совершенно не интересует. Может хоть пешком идти – ему насрать. Данила Иванович пожал плечами. Его не удивляло, что человек испугался, все живое в мире пужливо, на том жизнь и держится. А вот почему человек после того, как и опасность, и страхи миновали, так ругается, этого Данила Иванович понять не мог.

Однако спорить колдун не стал, ему уже давным-давно надоело спорить с кем бы то ни было. Монгольфьер опустился на поле, где недавно росла свекла: почерневшая ботва, подмороженная, все еще рядками лежала в межах. Данила Иванович даже немного помог своему возчику – ветер успокоил и воздух из шара выдул, так что тот мятой тряпкой прихлопнул корзину, как только люди спрыгнули на землю. Воздухоплаватель стал вызывать по мобильнику свой трейлер, матюгаясь через слово, что опять было удивительно, потому что Данила Иванович за полет заплатил вперед баксами. Большерук обиделся, произнес заклинание, так что незадачливый его помощник частично потерял голос. То есть при обычных словах воздух у него нормально проходил через голосовые связки, а при словах, мягко говоря, грубых бунтовал и шел другой дорогой, отчего воздухоплаватель издавал звуки тоже неприличные, но лишенные какого бы то ни было смыслового значения. Данила Иванович сознавал, что поступил как человек несовременный, чуждый передовым течениям в колдовской науке, но уж больно его задевало, когда столь чистую стихию, как воздух, использовали для создания подобных слов. Впрочем, заклинание он наложил временное, всего на десять месяцев и десять дней.

Итак, Данила Иванович пересек поле и углубился в лес. Идти было далеко, но это его не смущало. Погода стояла тихая, ясная, дождя не было, после недавнего морозца грибников поубавилось, помешать прогулке вряд ли кто мог. У Данилы Ивановича было с собой штук двадцать пластиковых бутылок в рюкзаке, надеялся он их наполнить, обнаружив линзу чистого воздуха в вышине. Теперь он шел и по лесу их разбрасывал. А разбросав, присел на камешек подождать, когда воздух прежний из бутылок вытечет, а вольный воздух сам собой в бутылки заберется. Впрочем, бутылки, выброшенные грибниками и туристами, тоже для этой цели подходили. Потому как лесной воздух заползал в эти бутылки добровольно. То есть был чистой, неподкупной, вольной стихией. И надо только было осторожненько подкрасться к такой бутылке, чтобы вольный воздух не спугнуть, наложить особое заклятие, пробочку закрутить – и у тебя в руках частичка свободы. Настоящей, подлинной, ни с чем не сравнимой свободы. Дело это было сложное. Чаще всего вольный воздух, почуяв, что его хотят пленить, быстренько утекал, и тогда в руки колдуну попадала бутылка, наполненная самой обычной смесью азота с кислородом, ну и с прочими газообразными добавками. Но два, а то и три раза за день Даниле Ивановичу удавалось перехитрить стихию и пленить.

Свободный этот воздух обладал удивительными свойствами. Во-первых, глотнув его, человек на миг становился счастлив. Так счастлив, как никогда до того не бывал в жизни. А потом – если, конечно, подтолкнуть его к этому парочкой удачных заклинаний – человек вдруг начинал понимать, что в его жизни плохо, что плохо очень, а где подлинное счастье и радость, прежде почему-то не замечаемые. И что он сам лично может для своего счастья и своей удачи сделать. А еще – и это бывало довольно часто – человек вдруг осознавал, что все тяготы – на самом деле ерундовые. А главное – совсем в другом. Но случалось, что, глотнув воздуха из волшебной бутылки, человек делался совершенно как потерянный, болезни обострялись, и нападала на несчастного какая-то особая тревога. Потому Даниле Ивановичу всегда приходилось действовать с опаской, и если были сомнения, давал он воздушную стихию пробовать по капельке и глядел, не удручает ли клиента эта капелька. Отдельные личности, бывало, пьянели и безумели и совершали что-нибудь невероятное. На третьих нападал страх, на четвертых – жадность и жажда все заполучить. Пятые вовсе не замечали, что дышат каким-то особенным воздухом.