Путь солдата - [40]

В ночь на 6 июля батареи нашего полка выдвинулись вперед, к оборонявшимся частям, заняли и оборудовали огневые позиции. Извилистый и широкий овраг, охватывающий Поныри с южной стороны, сослужил хорошую службу – огневые позиции и укрытия, вырытые на его склоне, были хорошо замаскированы. Взводы управления за ночь продвинулись в расположение стрелковых батальонов, оборудовали наблюдательные пункты. К утру заработала связь, батареи готовились открыть огонь. Над нами – я был вместе с начальником штаба дивизиона в одном из блиндажей – появились фашистские бомбардировщики. Волна за волной они подлетали к оврагу и бомбили не пикируя, боясь тратить время, потому что к ним уже подлетали наши истребители. Земля беспрерывно содрогалась от мощных взрывов, и все же блиндажи, глубокие окопы и укрытия спасали орудия и людей. На передний край и наш овраг обрушился шквал огня фашистской артиллерии и минометов. От прямых попаданий в укрытия появились первые раненые и убитые. Теперь мы уже не были посторонними наблюдателями: вражеское наступление развертывалось на наших глазах. Наши пушки и гаубицы открыли ответный огонь. И слева и справа за многие километры от нас поднимался гул развернувшегося вчера сражения. Орудийные залпы наших батарей, разрывы вражеских снарядов и бомб, время от времени находящих свою очередную жертву,- так продолжалось до самой ночи. К концу дня надолго нарушилась связь с командиром дивизиона. Начальник штаба, капитан Агапов, назначенный вместо Тирикова, переведенного в другой дивизион, послал меня к Новикову, чтобы взять последние данные для боевого донесения. Уже темнело, когда я нашел командира дивизиона на наблюдательном пункте, невдалеке от побитой снарядами и бомбами церкви. Обстрел стихал, и все равно, пока бежал туда и обратно, с трудом находя продолжение линии связи в местах повреждений, пришлось несколько раз упасть на землю: неподалеку, а то и совсем рядом, так что над головой слышалось зловещее пение осколков, рвались снаряды и мины.

Следующий день – 7 июля – по ярости обстрела, а особенно бомбежки, превзошел все виденное до сих пор, включая Горбы на северо-западе. С раннего утра.стаи немецких бомбардировщиков нависли над Понырями и нашим оврагом. Над местечком поднялось пепельно-серое марево. В воздухе шли постоянные воздушные бои. Наши истребители то и дело сбивали немецкие самолеты, но они шли и шли, волна за волной по пятьдесят, а то и сотне самолетов одновременно. В первые два дня наступления наш участок фронта для врагов не был основным. Главный удар они наносили в направлении местечка Ольховатки, в нескольких десятках километров левее нас, но существенного успеха там не добились. Теперь ставка делалась на захват Понырей с дальнейшим продвижением на Курск. На штурм этого небольшого местечка, почти села из нескольких сотен домов, обороняемого 307-й дивизией 13-й армии Центрального фронта, гитлеровцы бросили две полностью укомплектованных личным составом и боевой техникой пехотных дивизии и более 200 танков. "Здесь разгорелась одна из самых жестоких битв за время восточного похода",- напишет позднее один из немногих оставшихся в живых немецких офицеров, участвовавший в наступлении на Поныри[16].

Тогда мы не знали стратегических замыслов врага, да и не наше дело было их разгадывать, но, чувствуя неимоверную напряженность боя, ожесточенность артиллерийского огня и бомбежки, поняли, что подошли решающие часы и дни наступления гитлеровцев.

При очередном, каком – не помню по счету, но не первом налете немецких пикирующих бомбардировщиков рядом с нами рванула пятисоткилограммовая бомба. спрессовав всех нас своим безудержно растущим воем и оглушительным взрывом в натянутый до предела комок мышц и нервов. Наш блиндаж подпрыгнул, сдвинулся в сторону, а потом закачался в судорогах взрывной волны. Начальник штаба, капитан Агапов, придя в себя и стряхивая упавшие на него комья земли, свалившиеся сверху и со стенок укрытия, отплевываясь от всепроникающей со смрадным запахом пыли, поднятой взрывом и заполнившей наш блиндаж, сказал то ли нам, то ли себе:

– Чуть-чуть еще – и перенесло бы нас из сегодняшнего ада прямешенько к богу в рай!…

Все уточняющие, но не подлежащие печати дополнения в адрес Гитлера и всей фашистской сволочи я убрал из этой фразы, они шли почти за каждым словом и завершали мысль капитана. Отважный офицер, плясун и остряк, известный всему полку, сохранил самообладание и в эти, прожитые рядом со смертью мгновения. У меня звенело в ушах, говорить я еще не мог, а сверху уже снова нарастал лишавший слов и мыслей свист новой бомбы…

После каждого налета капитан прикладывался к бутылке водки и отпивал несколько глотков. Это была его слабость, тоже известная всем. Из-за нее он очутился у нас, а до этого был на более высокой должности в штабе полка.

Налеты продолжались, и во второй половине дня мне пришлось исполнять обязанности начальника штаба поневоле.

В этот день Гена Беляев и его связисты сделали невозможное: связь со штабом полка, с батареями, с Новиковым постоянно прерывалась, но сразу же восстанавливалась – связисты быстро находили и исправляли повреждение. Весь взвод Беляева был "на линии", связисты рассредоточились по линии связи и постоянно выбегали на те места, где появлялись повреждения, исправляли их, не считаясь с бомбежкой и обстрелом!