Путь смертных - [89]

Саре всегда нравилась эта история: обычные люди, сами проложившие себе путь в жизни. Это давало надежду. Или, по крайней мере, так было прежде. Теперь лавка Кеннингтона и Дженнера всегда будет напоминать ей о том, как она в последний раз видела Роуз, чья жизнь оборвалась в самом расцвете. Все, чего она могла добиться, ныне было потеряно. Саре вспомнилась подруга, какой та была незадолго до смерти: пустое лицо, мертвый взгляд человека, сломленного подневольной жизнью. Как мало Роуз напоминала ту живую, уверенную в себе девушку, которая временами даже действовала Саре на нервы…

Горничная бросила взгляд на ткани, которые, как всегда, были искусно разложены, привлекая внимание покупателей. Сегодня целые ярды дорогой ткани ярких, живых тонов каскадом спускались со стены, падая изящными складками на прилавок, будто рукотворный водопад. Теперь их вид был ей неприятен, и не только потому, что из-за своего положения она никогда не сможет позволить себе подобную роскошь. Эти ткани напоминали ей о том, что не только служанкам не дано осознать свои возможности. Их хозяйки тоже не могли мечтать ни о чем, кроме брака и материнства, и поэтому-то им и дозволялось возиться с тряпками, думая лишь о том, как привлечь внимание мужчин.

Саре захотелось развернуться и выйти из этого места, которое больше не доставляло ей никакой радости, но она не могла: время ей не принадлежало, и она должна была идти туда, куда ей укажут. Мина отправила ее сюда забрать отрез черного бархата, на плащ к ее новому вечернему платью.

Девушка направилась к основному прилавку, но не успела подойти, как почувствовала знакомый цитрусовый аромат с ноткой сандала, так не вязавшийся с этим сугубо женским местом. Сара вдруг поняла, что ей так показалось из-за того, что этот запах она привыкла связывать с мужчиной, – и действительно, вот он, стоит у прилавка, болтая с продавщицей.

Горничная остановилась за колонной: ей не хотелось, чтобы ее увидели и, весьма вероятно, узнали. Битти никогда не казался ей человеком, который замечал прислугу – разве что как пару услужливых рук, – но она так часто сопровождала Мину, что он вполне мог ее запомнить. Его внимание, однако, было целиком поглощено прилавком, и Сара настолько осмелела, что выглянула из-за колонны. Отсюда ей был вполне слышен разговор.

Битти вертел в руках пару перчаток.

– Это лучшее, что у нас есть, сэр. Лайка, хотя имеются и шелк, и хлопок.

– Нет, только кожа. Шелк и хлопок – это немного вульгарно, вы не находите?

Сара смотрела, как продавщица согласно кивает, польщенная и очарованная располагающей манерой доктора.

Она опять глянула на свои руки, которые в тепле сменили цвет с белого на красный. Горничная знала: то, что она видит, должно ее успокоить. В конце концов, дорогие подарки – общепризнанный способ, которым мужчина мог выразить свою привязанность к женщине, и Мину, конечно, порадует этот знак внимания. И все же Сара никак не могла отделаться от чувства, будто что-то здесь не так. Когда она взвешивала в уме все «за» и «против», придраться было совершенно не к чему, но ее не оставляло ощущение, что за внешним лоском Битти что-то скрывается.

Когда бы она ни заговорила о том, как мало на самом деле они о нем знают, у Гриндлей наготове было множество объяснений. Конечно, о его прошлом было известно немного, потому что оба родителя умерли. Отец был торговцем, и все оплакивали его ранний уход из жизни. Мать была родом из Морнингсайда, местечка неподалеку от Эдинбурга. У матери имелся брат, который ее пережил, – некий Чарльз Латимер, все еще обитающий в унаследованном семейном доме в Канаан-лэндз. Здоровья он хрупкого и в последнее время редко выходит из дома, но у него чудесный сад, а из дома открывались великолепные виды, так что затворничество можно назвать приятным.

– У дяди есть большая теплица, – рассказывала Мина, – и там он выращивает экзотические цветы и фрукты. Мне обещали прислать ананасов и орхидей.

Однако Сара не могла не заметить, что эти сокровища что-то не спешили прибыть на Куин-стрит.

Дом Латимера по описанию очень напоминал Миллбэнк, где жил профессор Сайм, – всего полчаса ходьбы от Принсес-стрит, и все же в стороне от городского дыма и гама (и, что более важно, от его пациентов). Дом окружали обширные сады, а из окон открывался прекрасный вид на Блэкфорд-хилл. Сара знала все это, потому что у Линдсей имелась родственница, которая там работала.

Линдсей любила сравнивать порядки дома на Куин-стрит с Миллбэнком, стараясь пробудить в Саре чувство благодарности за место, где ей повезло работать. Ей не нравилось жившее в горничной беспокойство и желание добиться чего-то большего. Линдсей была убеждена, что надо ценить то, что имеешь, а иначе тебя непременно постигнет кара свыше, и боялась, что в наказание Сара может потерять и то, что имеет.

Та же оставалась абсолютно равнодушной к возмездию свыше и вместо этого продолжала беспокоиться об упомянутых Миной долгах Битти, которые в настоящий момент продолжали увеличиваться: он только начал практиковать в Эдинбурге.

– У тебя такой встревоженный вид, – сказала она Саре. – Вначале часто так бывает. Доктор Симпсон, когда женился на моей сестре, сам был должен значительную сумму денег.