Я признал. Что было, то было.
Мы поговорили об Андрее. При всем ужасе, который вызывал его – неважно, исполнимый или неисполнимый – замысел, нам обоим было его жаль: его душа «страдала и любила», так пусть и «рай откроется для любви». К полуночи, когда батарея опустошенных бутылок «Клинского» стала угрожающей, а мы почувствовали себя выжатыми лимонами, пришло время ложиться спать. Но долго еще перед моими глазами стоял невыразимо прекрасный образ белоснежного дракона, заполняющего собой и своим сиянием всю вселенную. Мои глаза стали влажными, мне было грустно, но грусть моя была светлой (я впервые до конца понял этот образ Пушкина). Я заснул и мне снились какие-то неопределенные, но умиротворяющие образы.
На следующий день я распрощался с Анатолием, прогулялся по Москве и на четверть часа заехал на квартиру покойного Андрея, где обнаружил Полину Моргенштерн – приятную и элегантную даму, и кота – господина Отто. В Питер я вернулся «Авророй» и к полуночи уже был дома, к радости Инны. Филипп, кажется, был тоже рад, но виду не подал.
На следующий день я зашел в институт и договорился с Константином Ивановичем, что со следующего понедельника ухожу в отпуск, после чего сразу же написал соответствующее заявление, подписал его у внезапно появившегося в институте Георгия Тиграновича, прошептавшего мне на ухо: «Спасибо вам, голубчик, мне уже обо всем сообщили», и отнес в отдел кадров.
Выходя из института, я снова осознал тот момент, когда моей ладони коснулась массивная медная дверная ручка, но я впервые подумал, что, может быть, распрощаюсь с институтом и раньше, чем жизнь распрощается со мной.
Потом пошла череда дней, занятых работой над диссертацией и прогулками с Инной. Однажды я обратил внимание на то, как громко и торжественно звонят колокола Князь-Владимирского собора. Я вспомнил, что как раз сегодня 18 августа, канун дня Преображения Господня. Я зашел в храм. Хор величественно пел: «Да воссияет и нам, грешным, Свет Твой присносущный. Молитвами Богородицы, Светодавче, слава Тебе!»
И последний штрих. Господин Отто теперь живет у меня, ест «Кити кэт» и сметану и вполне доволен жизнью.
Бог-Агнец славу Отчую являет,
И пламезарный пенится фиал,
Вином пьянящим полнится бокал,
И Божий Град подвижник созерцает.
Конец тревог. Начало всех путей,
Восторг труда, надежд свершенье.
Завета нерушимо исполненье,
Как нерушима преданность людей.
И страждет дух божественных чудес,
Пока еще в беспамятстве томится,
Пока еще глумится мелкий бес.
Но луч зари уже окрасил лес,
И словно Книги Бытия страницы
Открылись в лучезарности небес.
FINIS CORONAT OPUS
Санкт-Петербург, май – август 2002 года
