Путь Пилигрима - [55]

– Мария Казана? Казана - ее фамилия? Ты говоришь, она сейчас здесь?

– Должен признаться, что сам не ожидал этого,- сказал Питер.- Видимо, ты имеешь на нее сильное влияние.

Да, Казана. Как бы то ни было, мы сейчас направляемся туда, где ее разместили.

Оказалось, что ее поселили в квартире, занимаемой молодым участником Сопротивления с женой и двумя детьми, один из которых был в младенческом возрасте. Когда отец семейства открыл им входную дверь, Шейн услыхал женские голоса из отдаленной части квартиры, в одном из которых он узнал голос Марии. «Казана,- подумал он,- немного странная фамилия». Это напомнило ему о том, что он все еще не знает фамилию Питера.

Он вскользь прислушивался к голосам, пока его представляли впустившему их хозяину квартиры. Мария говорила по-английски, как сказал Питер, достаточно бегло, но с различимым акцентом. Это, однако, не главная проблема, если не считать того, что может указывать на ее способности к изучению иностранных языков.

Мария, жена и старший ребенок вошли в переднюю комнату квартиры.

– Моя жена,- представил молодой боец Сопротивления,- а Марию Казана вы уже знаете.

Шейн ответил на приветствие, с трудом понимая, что говорит. Он смотрел на Марию. Она была такой, какой запомнилась ему: тонкой, темноволосой, кареглазой и с удивительно живым выражением лица. Ее вид взволновал его гораздо больше, чем он рассчитывал; он заставил себя не глазеть на нее.

– Послушай,- сказал он, поворачиваясь к Питеру, как только приветствия были завершены.- У меня много дел с Марией, и только несколько дней в запасе. Нельзя терять ни минуты. Мне нужно какое-то место, где мы могли бы поговорить наедине, желательно, ресторан. Место, где никто, даже ваши люди Сопротивления, нас не узнают.

– Что ж,- начал Питер,- недостатка в таких местах нет. Мы могли бы…

– Не мы,- прервал его Шейн.- Место, куда я собираюсь пойти с Марией,- только для нас двоих. Будет опасно, если узнает кто-то еще - и, в частности, это касается тебя.

– Понимаю,- сказал Питер. Его голос был натянутым.- В таком случае можешь нанять машину и попросить шофера высадить тебя где угодно или же просто выйти на улицу и пойти пешком. Но если не хочешь своим видом бросаться в глаза, то нельзя выходить в этом одеянии. Даже здесь, в Лондоне, в любом хорошем ресторане, способном дать какое-то уединение, пилигрим за ужином с красивой девушкой, говорящей с итальянским акцентом,- вы двое запомнитесь официанту и любому соседу, который вообще смотрит по сторонам.

– Не беспокойся об этом,- сказал Шейн.- На мне был обычный деловой костюм, когда я находился в штабе проекта. Я просто надел сверху плащ, когда вышел вечером, поскольку не знал, на что мог натолкнуться. Могу оставить здесь посох и плащ…- Он помедлил.- Боюсь, что придется попросить выйти из комнаты всех, кроме Марии и Питера,- произнес он.

Он немного опасался, что муж и жена, владельцы квартиры, будут возражать против такого приказания. Но эти двое вышли без возражений, скрывшись за углом прихожей. Через секунду стало слышно, как за ними закрылась дверь.

Прислонив посох к спинке стоящего рядом стула, он стянул плащ через голову и бросил его на тот же стул. Мария рассмеялась.

– Твои волосы,- сказала она.

На противоположной стене комнаты висело прямоугольное зеркало. Шейн взглянул на себя и увидел свои каштановые волосы, стоящие торчком, как пучок дикой осенней травы, уже побитой первыми морозами.

– Хм,- замычал он и попытался пригладить волосы ладонью.

– Секундочку,- сказала Мария.

Она на минуту вышла из комнаты и вернулась с расческой, с помощью которой он наконец привел волосы в порядок. Из зеркала на него смотрел ничем не примечательный мужчина в синем пиджаке, серых широких брюках и голубой рубашке с темно-синим галстуком.

– Порядок? - спросил он, поворачиваясь к Питеру.

– Так ты будешь меньше бросаться в глаза, это я тебе точно скажу,- немного ворчливо произнес Питер.

– Мы поймаем машину,- сказал Шейн.- Назовешь шоферу какое-нибудь место, куда нас отвезти. Он нас там высадит и позабудет о нас. После поедем домой на такси.

В машине Мария молчала - но молчание не казалось напряженным. Шейн был ей благодарен, хотя, возможно, эта сдержанность объяснялась продуманной предосторожностью члена группы Сопротивления.

Он чувствовал себя в растерянности. В случае с другими женщинами он знал, что повод для встречи с ними очевиден и открыт. Что-то известное ему можно было принять как само собой разумеющееся, если даже об этом не говорилось вслух. По крайней мере, нечто, относительно чего он мог быть честным. В общем, он впервые понял, что всегда раньше именно так относился к женщинам вроде Сильви, взявшей на себя инициативу их встреч.

Здесь же условия были иными. Многое из того, что он собирался рассказать Марии в этот вечер, было неправдой. В сущности, это обернулось бы такой ложью, какую Мария не смогла бы вынести, знай она правду. Во-вторых, они встретились по его инициативе, а не ее, и он понял, что не знает, с чего начать.

Он был во власти того чувства собственной изоляции и непохожести, с которым жил все время,- и в этот момент оно оказалось по-особому заметным и болезненным. Ему хотелось протянуть руку к Марии, заставить ее улыбнуться, засмеяться. Хотелось прикоснуться к ней… но он понятия не имел, как сделать это, будь подобные жесты даже частью деловой встречи, чего на самом деле нельзя сказать.