Путь один — в глубь себя - [149]

Через четыре-пять недель ты увидишь, что эти три горшка сильно отличаются друг от друга. Семена, к которым ты обращался с любовью, прорастут первыми, их побеги будут расти быстрее всех. Вторыми появятся побеги в горшке с пометкой «ноль» — это семена, с которыми ты не разговаривал. Но прорастать они будут дольше, их побеги, которым недостает радости и воодушевления, заметных в первом горшке, будут поменьше. А в том горшке, который слышал от тебя только негативные высказывания, скорее всего, побеги не появятся вообще. Даже если ты и увидишь один или два ростка, они будут чахлыми и скоро погибнут. Ты можешь сам устроить этот небольшой эксперимент и все увидишь собственными глазами.

То же самое я делаю и с тобой. На твоем горшке я поставил значок «плюс» и говорю тебе: «Не бойся! Прорастай, растворись! Солнце готово, небеса приветствуют тебя. Я сижу рядом с тобой, не бойся. Приди, поднимись и двигайся дальше». Даже ребенок начинает ходить, если папа протянет ему палец, чтобы он мог держаться за него. Ребенок не умеет ходить, но у него есть папин палец, поэтому он доверяется.

Вот и все. Мастер не может сделать больше. Он просто протягивает тебе свою руку, и вскоре — если ты можешь довериться ему — ты начинаешь ходить. Проходит немного времени, и ты обнаруживаешь, что рука помощи больше тебе не нужна. Ребенку хочется отпустить руку отца — это естественно. «Позволь мне пойти самому», — просит он. Отец, который по-настоящему любит своего ребенка, отпустит его руку. Он держал руку ребенка только для того, чтобы ребенок мог ходить. Ребенок не был причиной, почему отец держал его руку; рука, о которую он мог опереться, была причиной для ребенка.

В миг, когда твое семечко начнет прорастать, в миг, когда появится твой побег, тебе больше не понадобится мое ободрение — я заберу свою руку.

Мастер быстро избавляет ученика от своей персоны, но свобода возможна, только если вначале ты захотел привязаться ко мне. А иначе кого я буду избавлять от себя? Если ты никогда не был ко мне привязан, как я освобожу тебя? Если ребенок никогда не держал отца за руку, какой разговор может быть о том, чтобы кто-то кого-то отпустил? Но тогда ребенок поползет на четвереньках, как животное.

Я стучусь в твою дверь, я подбадриваю тебя и веду тебя от страха к доверию. Я говорю тебе, что все, оставленное тобою, — это мусор, а то, что ты получишь, — сокровище.

Ошо,

вчера Ты говорил нам, что двойственность присуща уму от природы, что противоположность присутствует всегда. Учитывая это, отпускание кажется почти невозможным, ведь рядом с ним будут и недоверие, и ненависть, и сомнения. В конце концов, мы — это всего лишь наш ум! Как может случиться недвойственное отпускание? Верно ли, что отпускание случается где-то вне пределов ума и его нектар понемногу просачивается к тебе, трансформируя ум? Объясни, пожалуйста.

Безусловно, ум — это двойственность. Ум ни в чем не может быть целостным, он всегда будет разбит на части. Когда ты любишь, это отчасти любовь, отчасти ненависть. Когда ты доверяешь, это отчасти доверие, отчасти недоверие. В твоей вере будет половина сомнений. Что же делать? Как тебе отпустить? Отпустить и недоверие тоже! Не показывай только свое доверие, прояви и недоверие тоже! Не говори мастеру: «Я иду к тебе только с доверием». Скажи ему: «Я приношу к тебе и свое недоверие, свои сомнения. Позаботься обо всем: и о доверии, и о сомнениях. Я буду сомневаться, ведь такова природа моего ума. Но я кладу свои сомнения у твоих ног».

Тертуллиан был известным христианским мистиком, и каждый день он возносил Богу молитву, в словах которой стоит разобраться. Каждое утро он молился: «Я верую в Тебя. Помоги моему неверию».

Сомнение живет в тебе, и, отрицая его, ты попадешь в беду. Попытавшись скрыть его, ты сам себе создашь трудности. Если в действительности недоверие в тебе присутствует, а ты при этом пытаешься уговорить себя, что «Нет, я научился полному доверию; теперь во мне нет ни капельки сомнений», ты загонишь себя в ловушку.

Ты должен тщательно в себе разобраться.

В тебе есть и доверие, и недоверие.

Там есть и добро, и зло.

Там есть и благие намерения, и дурные.

Брось их все к ногам мастера и скажи ему: «Все они здесь, теперь Ты заботишься о них. Ясно, что во мне живет и сомнение, но его я тоже передаю Тебе, теперь Ты несешь за него ответственность».

Если ты способен передать и свои сомнения, в тебе родится новое доверие, выходящее за пределы двойственности, ведь ты уже не прячешь плохое. А почему мы скрываем плохое? Мы скрываем его, потому что не хотим, чтобы кто-нибудь знал, что в нас это плохое есть. Но если ты станешь таиться от мастера, то не раскроешься полностью — ты спрятал уродство и выставил напоказ красоту; ты продемонстрировал то, что, по твоему разумению, стоило демонстрировать, и спрятал все, что считаешь недостойным. Поступая подобным образом, ты ведешь себя с мастером как базарный торговец.

Нет, ты должен положить перед ним не только цветы, но и колючки. Ибо что ты будешь делать с этими колючками? Они сидят в тебе, и мастер прекрасно об этом знает. Когда ты говоришь, что твое доверие абсолютно, что в тебе не осталось ни тени сомнений, мастер знает, что ты лжешь. Может, ты сам не знаешь, что лжешь, но это самая настоящая ложь — потому что такое попросту невозможно.