Путь Мури - [5]

Шейх Абдулла Надари Ак-Саид ибн Халим хорошо подготовился: он налетал за штурвалом личного F-16 девятьсот пятьдесят часов. Он добился того, что стал одним из лучших пилотов во всем королевстве. Он не поленился совершить двадцать пять прыжков с парашютом (два из них затяжных). Шейх следил за своим весом и давлением, терзал тренажеры по три часа в день и часто не отказывал себе в удовольствии покрутиться на центрифуге, доставленной во дворец прямо из московского Звездного городка.

15 августа 1992 года шейх Абдулла Надари Ак-Саид ибн Халим попросил благословения у Аллаха. Он нашел слово для безутешных жен, которые втайне считали, что Бог забрал к себе разум несчастного мужа. Он не поленился перецеловать всех своих детей, число которых перевалило за пятьдесят. В 10.00, облачившись в летный комбинезон, он погрузился в самолетное кресло. В 10.02, провожаемый криками журналистов и вздохами многочисленной родни, исчез в неизвестно откуда появившихся облаках, наличие которых сведущие люди посчитали недобрым знаком.

Абдулла Надари Ак-Саид ибн Халим, как всякий араб, был поэтом. Разглядывая океан, он сочинял восторженные вирши, которые пел сам себе. Видимость была изумительной, бортовой компьютер оказался мудрым советчиком, предлагая держаться следующих параметров: высота семь тысяч футов, скорость пятьсот пятьдесят миль в час. Через восемь часов однообразного полета (во время него была сочинена и пропета целая поэма), этот «гонсильори» порекомендовал шейху обойти грозовой фронт, который готовился вот-вот поглотить Цейлон.

Шейх Абдулла Надари Ак-Саид ибн Халим подлетел к Сингапуру поверх туч и громов и принял многочисленные поздравления от диспетчерских служб. Японцы обещали наследному принцу спокойный полет над Тихим океаном в условиях почти нулевой облачности при попутном ветре.

Сама погода благоволила высокородному путешественнику. Время от времени доверяясь автопилоту, шейх лакомился финиками и запивал их минеральной водой. Будучи человеком почти что западным (Кембридж за плечами), он слушал любимую музыку – наряду с лирикой несравненного Валида Ханида в репертуар входили Бетховен и Моцарт. Над головой шейха Аллах благосклонно развесил звездные ожерелья, среди которых посверкивали и редкие крупные изумруды и рубины. Абдулла Надари Ак-Саид ибн Халим до утра упивался своим вселенским одиночеством и предавался философским размышлениям.

Заря, охватившая собой половину неба, взбодрила романтичного Синдбада. Весь мир был теперь у него в кармане, и путешественник не отказал себе в удовольствии сделать несколько глотков крепкого кофе «Эль-Сабах». Он благословил свой штурвал, он помолился Всевышнему, он вновь подал голос в эфире, и во дворце посреди Аравийской пустыни все тридцать жен воздали хвалу Богу за то, что их, без сомнения, тронувшийся рассудком муженек все еще жив.

Удача сопровождала самолет до Гавайских островов, но при подлете к береговой полосе великого материка поспешно удалилась. Последствия не замедлили себя ждать – над штатом Техас начались проблемы с подачей топлива. Закашлялся один мотор. Затем еще один. И наконец, последний перестал подавать свой ставший одиноким голос. В кабине «Виктории» раздался победный рев ветра. Аэропорты моментально предложили помощь. Поблагодарив за сочувствие, пилот взглянул на монитор растерявшегося компьютера и, все еще не поверив реальности, пытался выровнять детище. Тщетно! Шейх Абдулла Надари Ак-Саид ибн Халим встретил неизбежность, как полагается мужчине: допил оставшийся кофе и пристегнул ремни. Длинные крылья еще позволяли «стрекозе» какое-то время скользить в воздушных потоках, но триумф уже не мог состояться. На высоте двух тысяч футов хлопнул парашют. «Стрекоза» неуклюже рухнула на одно техасское ранчо, сломав драгоценное крыло и повредив шасси. Шейх на безукоризненном английском извинился перед подбежавшими хозяевами за причиненные хлопоты и с благодарностью принял из их рук кружку еще теплого молока. Его высочество успел отвернуться от добродушных фермеров, чтобы избавиться от секундной слабости – растворить на указательном пальце левой руки крошечную досадливую слезинку.

А кот трусил по дороге, уводящей из сожженной деревни к весьма недалекой отсюда боснийской столице. Проезжая мимо него, нещадно чадили трубами тракторы с беженцами; их дым отравлял и небо, и землю. С прицепов доносились женские вопли и детский плач. Мужчины от подобных криков зажимали уши. Мури не утруждал себя бесполезной сентиментальностью – его сердце работало без всякого волнения, легкие вполне справлялись с тяжелым воздухом, лапы послушно пружинили.

К вечеру позади кота тяжело задвигался и закачался сербский танк, настоящий бронтозавр с плоским блином башни. На броне болтались и цеплялись за всякие скобы и за ствол пулемета молодые солдаты в форме болотного цвета. Кот не бросился опрометью в сторону, а, прижав уши, остался на обочине. Тут-то его и подхватили обычным рыболовным сачком – такими сачками в прудах пресекают существование крупного карпа.

Шутник, который поймал кота, просунул шест сачка в распахнутый люк. Из люка, словно из преисподней, несло жаром и вонью. Мури не дергался, необъяснимо почувствовав – танк громыхает в нужном направлении. Шкуру с него сдирать не собирались, прижигать сигаретами тоже, хотя от испуганных людей на войне можно ожидать каких угодно фокусов. Посмеявшись, солдаты вновь принялись хлестать из фляжек ракию, и разговоры вновь пошли о женщинах и обо всем, что с ними связано. Чем вернее приближалась смерть, тем циничнее становились шуточки, лишь только подрагивающие сигареты в уголках губ выдавали истинное уныние. Люди слепы к потустороннему миру, однако Мури, переворачиваясь в сачке, хорошо видел, что возле солдат уже засуетились темные силы. Демоны спикировали на танк с радостью исполнительных полицейских. Кот знал: эти отвратительные существа выполняют для ада самую грязную работенку – отмечают своими когтями лбы тех, кому суждено скоро погибнуть. Таким образом, из пятерых на броне двое сразу приговорились к поеданию червями. Разумеется, обреченные не догадывались о том, что получили черную метку, – они не чувствовали прикосновений, – и это неведение забавляло потусторонних подонков. Дай им волю, демоны прочертили бы когтями по всем лбам человеческим. Но у дьявола свой лимит – слуги призваны были лишь исполнять приказания. Мури, видя все эти штучки, не мог не испытывать презрения к подобным трюкачам. Демоны чувствовали его холодную ненависть и, шипя и злясь, отворачивались, встречаясь с кошачьими зрачками.