Путь мрака - [37]

Одеяло было невидимым и тонким, оно рвалось на куски, и Дарг, сумев натянуть на себя крохотный лоскуток, успокоился и впал в безмятежное забытье.

* * *

Кулл стоял, не в силах сделать ни шагу. Он знал, что впереди его ждет смерть, но она так завораживала, что атлант, превозмогая себя, двинулся навстречу ей, словно зачарованный слушатель, обманутый сладкозвучным пением флейты факира.

Кулл как будто видел раздувшую капюшон кобру, выползающую из узкого горлышка кувшина, — она раскачивалась в такт нежным переливам тростниковой дудочки — и он, король Валузии, раскачивался в такт вместе с ней. Ему вдруг захотелось потрогать змею — шершавую прохладную кожицу… или ту бархатистую шкурку лани, к которой так приятно было прижиматься в детстве, — о как же это было давно! — покой… умиротворение… мама…

Кулл внезапно вздрогнул, ощутив неприятный, леденящий холод под пальцами. Нет, это что-то другое! Это не воспоминания детства, не отблески памяти, корнями уходящие в прошлое. Это нечто новое, доселе неведомое, расслабляющее и одновременно будоражащее душу. Это переход…

Куда? Кулл силился вспомнить — он же учился у лучших философов королевства, он исправно читал все книги, которое они ему старательно подсовывали, он много думал о том… О чем? Как-то странно скользят мысли, они напоминают градинки, зацепившиеся за почерневший от дождя куст смоковницы… или смородины…

Не все ли равно…

И он вспомнил. Король Валузии Кулл вдруг вспомнил, как в детстве мать частенько говорила ему: «Никого не бойся. Если боишься, даешь оружие против себя. Мужчины нашего рода никогда не ведали чувства страха, и тебе оно никогда не будет знакомо. Ты просто знай, что злые силы тебя не любят, они никогда не утащат тебя в свой жуткий хоровод. Но это не значит, что они забудут о тебе. И если ты когда-нибудь спросишь: доколе же вы будете виться за моею спиною? Они ответят: всегда».

Теперь он знал, что мать была не права. Теперь-то он понимал, что самые навязчивые, никогда не покидающие сознание, без конца будоражащие совесть силы — это вовсе не силы зла. А именно те, что не позволяют человеку есть падаль, вонзать нож в спину своему брату, красть кусок хлеба у своего ребенка. Бог, что ли?

«Валка, — беззвучно прошептал атлант. — Я грешен. И не слишком-то часто вспоминал о тебе. Я никогда не осознавал, что тебе тоже нелегко, что ты тоже борешься с врагами и твой бой вечен. Я просто говорил — Валка, и думал, что после этого я под защитой длани твоей. А оказывается, и ты ждал помощи от меня, так же, как и я от тебя. Я помогу тебе, но… я не знаю, как мне сейчас быть… кому и чему верить… Я боюсь».

Король несколько раз повторил последние слова. Чего я боюсь? — вдруг вспыхнуло у него в мозгу. Он обернулся и посмотрел на иссиня-бледное лицо буруса. Ему вдруг захотелось расхохотаться. Мужчина в безрукавке стоял, словно истукан, судорожно облизывая пересохшие губы. Лоб его был покрыт испариной.

— Чего ты боишься? — тихо спросил Кулл, не чувствуя ни капли ненависти к недавнему врагу. Атлант не хотел вдаваться ни в какие рассуждения, он отбрасывал все мысли, которые влекли его к прошлому. Он просто смотрел в лицо человека, который как будто недавно хотел его убить. — Похоже, ты потерял интерес к бою. В другой раз я был бы рад этому, но сейчас меня это почему-то настораживает.

Бурус посмотрел на Кулла вполне осмысленным взглядом, но ничего не ответил. Впрочем, и атлант при всем желании тоже не смог бы ему объяснить происшедшую перемену. Некоторое время они стояли молча, затем бурус вдруг дотронулся до руки Кулла.

— Там… Я не знаю… Я помню, когда-то давно ходили легенды о подземном Царстве Ненависти. Мы не слушали их, потому что знали, наше Царство Ненависти здесь на земле, и имя ему — Валузия. — Он сглотнул слюну и с трудом продолжал: — Мне помнится, в предании шла речь о каких-то не то червях, не то змеях. Впрочем, ни тех, ни других на самом деле не существует, они только мерещатся тем, кто попал под власть этого чувства — ненависти. Я не знаю, что сейчас происходит, но очень похоже на то, что мы столкнулись… — Бурус вытер холодный пот со лба и, взглянув в глаза Куллу, сказал уже более спокойно: — Во всяком случае, если все это правда, то мы сейчас в одинаковом положении.

Атлант с трудом понимал смысл доносившихся до него слов, но он знал одно — надо как-то выбраться из этой обволакивающей пелены забытья и найти путь к своим. Это самое главное. Ненависть… какая ненависть? Он готов был дружески похлопать по плечу этого молодого человека в меховой безрукавке, утешить его, сказать, что валузийцы никогда не хотели причинить зла бурусам…

Стоп! Не стоит расслабляться. Именно ненависть, о которой говорил сейчас покрытый испариной враг, привела полчища мохнатых тварей на благословенную землю Валузии. И сейчас, наверное, тяжелая кавалерия, наемники и Алые Стражи бьются не на жизнь, а на смерть, увлекаемые в кровавую гущу схватки не ради любви к Прекрасной Деве, а ради ненависти.

Но только ли сегодняшняя битва зиждется на ненависти? Нет, все таковы. Алый Страж никогда не вспомнит, что тот, в кого сейчас летит его копье, бегал с ним когда-то в детстве, веселый, лопоухий, удивлявшийся любому чуду на свете, — стрекозам, кружащим по вечерам у потайного отверстия в заборе, где можно было подслушать заветные беседы девочек. Рыбам, которые не боялись его рук, когда он погружал их в тихий прохладный ручей. Да мало ли чему удивлялся тот безымянный друг детства, когда в последний миг вспоминал глупые, невинные свои шалости, ощущая теперь только ненависть к поразившему его врагу.