Путь к славе - [33]

– Хе-хе! А ведь я умею-таки справляться с ящиком Гийомэ, как вы находите? Я был бы отменным барабанчиком, если бы только не мой длинный рост! – заключил мужественный парень свой рассказ.

– А где ты оставил моего мужа? – спросила Екатерина.

– В двухстах метрах отсюда! Он сейчас же прибежит сюда со своими людьми, если я подам сигнал.

– Какой сигнал?

– Выстрел!

– Подождем! Кажется, сюда идут. Слышишь эти шаги… этот шум? Точно лошадиный топот!

Действительно, шум шагов и стук копыт указывали на прибытие многочисленного отряда, подкрепленного кавалерией.

– Стрелять? – спросил ла Виолетт, снимая с плеча ружье и указывая на брошенные австрийцами ружья, прибавил: – Мы можем еще четыре раза подать сигнал.

– Не стреляй! – с живостью возразила Екатерина.

– Отчего не стрелять? Вы думаете, я боюсь ваших австрияков? Повторяю вам, что ночью я ничего не боюсь.

– Несчастный! Да у австрийцев есть подкрепления. Лефевр с нашими солдатами еще попадет в засаду. Мы-то вдвоем всегда спасемся. Лучше вступить в переговоры.

– Приказывайте, я вам повинуюсь!

Раздался сильный стук в дверь, и кто-то крикнул:

– Откройте или мы выломаем дверь!

Екатерина велела ла Виолетту отодвинуть засов.

Дверь отворилась, и в часовню вошли солдаты. Их темные фигуры смутно виднелись при блеске сабель, касок и штыков.

Екатерина и ла Виолетт укрылись у самого алтаря, где приметили черный, скорчившийся призрак. Это священник, окончив богослужение, тихо бормотал свои молитвы… может быть, он читал отходную.

Солдаты заняли часовню; всюду виднелись ружья и сабли. Офицер, хотевший арестовать Екатерину, тоже вернулся, стыдясь своего бегства от женщины и стремясь отплатить ей. Он обратился к человеку в плаще, украшенном галунами, казавшемуся начальником.

– Полковник, – сказал он, – мы сейчас же расстреляем их!

– И женщину тоже? – холодно спросил тот, кого назвали полковником.

– Это два шпиона, а в приказе очень определенно сказано.

– Спросите, кто они, как их зовут, зачем они проникли в замок, а там мы уже решим, что делать, – сказал полковник.

Екатерина услышала его слова.

– Я требую, чтобы с нами обращались как с военнопленными, – твердо сказала она.

– Сражение еще не началось, – заметил офицер.

– Оно уже начато… нами! Я была в авангарде, и вот первая колонна, – сказала Екатерина, указывая на ла Виолетта. – Вы не имеете права расстрелять нас, потому что мы сами сдаемся. Берегитесь! Если вы сделаете такую подлость, наши узнают об этом. Тогда не ждите пощады, от стрелков тринадцатого полка! Они уже недалеко, скоро будут здесь. Вспомните мельницу у Вальми! Ваши пленники заплатят за нас двоих! Мой муж, капитан, отомстит за нас; это так же верно, как и то, что меня зовут Екатерина Лефевр.

Офицер, которого называли полковником, с жестом удивления подошел на несколько шагов, стараясь в темноте разглядеть лицо женщины.

– Не родственница ли вы того Лефевра, который служил в парижской гвардии и женился на прачке? – вежливо произнес он. – Ее называли мадам Сан-Жень?

– Это я – прачка Сан-Жень! Лефевр, капитан Лефевр – мой муж!

Не скрывая сильного волнения, полковник подошел к Екатерине и, глядя ей прямо в лицо, спросил:

– А вы меня не узнаете?

Екатерина отшатнулась.

– Ваш голос… ваши черты, – проговорила она, – полковник, ваше лицо припоминается мне как сквозь туман.

– Туман от пушечного дыма… Вы забыли утро десятого августа?

– Десятого августа? Так это вы – тот раненый австрийский офицер? – воскликнула Екатерина.

– Да, это был я, граф Нейпперг, которого вы спасли… и который сохранил к вам вечную признательность. Дайте мне обнять вас, обнять ту, которой я обязан жизнью!

Нейпперг протянул руки, чтобы привлечь к себе Екатерину, но она отступила.

– Благодарю вас, полковник, за добрую память обо мне, – быстро заговорила она. – То, что я сделала для вас десятого августа, было сделано из человеколюбия. За вами гнались, вы были безоружны да еще ранены; я взяла вас под свою защиту, не заботясь о том, под чьим знаменем вы были ранены и почему спасались бегством. Сегодня я встречаю вас в мундире врагов моего народа, начальником солдат, которые нападают на мою родину, и не хочу больше вспоминать о том, что было в Париже. Мои друзья, солдаты моего полка, мой муж, вот этот славный парень – ваш пленник, все патриоты могли бы упрекнуть меня за то, что я спасла жизнь аристократа, австрийца, полковника, расстреливающего людей, которые сдаются ему. Граф, не говорите мне больше про десятое августа! Я и знать не хочу, что спасла врага, подобного вам!

Нейпперг молчал; энергичная речь Екатерины страшно взволновала его.

– Екатерина, благодетельница моя, – начал он задушевным тоном, – не упрекайте меня в том, что я служу своей стране, как вы служите вашей. Ваш храбрый муж защищает свое знамя, я сражаюсь за свое. Судьбе угодно было, чтобы мы родились под разными небесами; она сближает нас только в минуты серьезной опасности. Не огорчайте меня вашей неприязнью. Если вы хотите забыть десятое августа, то я-то должен помнить его, и полковник штаба победоносной императорской армии…

– Пока еще не победоносной! – сухо прервала Екатерина.

– Завтра она будет победоносной, – возразил Нейпперг. – Полковник императорской армии и командир здешнего отряда не забыл, что обязан уплатить долг за того раненого при защите Тюильри, который нашел приют в прачечной улицы Сен-Рок. Екатерина Лефевр, вы свободны!