Путь к себе. Отчим - [3]

Девушка назвала себя Тоней Дашковой. Оказывается, у нее десятиклассное образование. («Вот никогда не подумал бы, пигалица такая».) Тоня подавала заявление в группу полиграфистов.

Так они втроем и вышли из кабинета. У Тони гладкие длинные волосы золотистого отлива собраны сзади в узел, на лице едва заметны веснушки, глаза со стрельчатыми светлыми ресницами, ясные, кроткие, словно бы излучают тепло.

— Ну, мальчики, — сказала она им, как уже знакомым, и улыбнулась, отчего открылся впереди зуб со щербинкой, — я побежала на «ракету»… До встречи в училище.

Тоненькие загорелые ноги в белых царапинах промелькнули и исчезли. А Егор с Гришей пошли подкрепляться в кафе, здесь же, неподалеку.

Дверь кафе то и дело открывалась, и луч солнца слепил глаза, будто чья-то озорная рука наводила зеркальце.

Гриша остановился у входа, блаженно прищурился.

— Как ты думаешь, примут нас?

«Чудак какой-то, — покосился на Поздняева Егор, — ишь, нос-то картошкой…»

— Примут, — уверил он.

Тетка Анна Кузьминична — женщина с множеством бородавок на щеках и подбородке, с голосом, удивительно похожим на голос отца, низким, властным, — встретила Егора недоуменным вопросом:

— Ты опять приехал?

— Да, буду здесь учиться.

Он назвал номер училища. Увидев у тетки в глазах беспокойство, поспешил заверить:

— Дня через два в общежитие перееду.

— А родители отпустили?

— Что — родители? Профессию-то получать мне, — грубовато ответил Егор.

2

Директор училища Иван Родионович Коробов, не старый, но почти совсем седой, так расположил к себе Егора, что он, сам не понимая почему, рассказал и о том, что произошло дома, и о нежелании жить у тетки. Выслушав эту исповедь, Иван Родионович раздумчиво помял ладонью стесанный подбородок. На правой щеке у директора зеленовато-синее пятно давнего порохового ожога, на горле — затянувшийся рубец.

Ребята постарше успели рассказать Егору, что рубец этот — от пули. За несколько дней до окончания Отечественной войны шел капитан Коробов парламентером к фашистам под Берлином, а они его подстрелили. С тех пор ему трудно поворачивать шею.

Иван Родионович написал что-то на листке бумаги и протянул его Алпатову:

— Идите к коменданту общежития. Она вас устроит.

К большой радости Егора, его определили в одну комнату с Гришей Поздняевым. Третьим оказался Антон Дробот — русоволосый, широкоплечий парень, ростом повыше Егора. Крепко пожав Алпатову руку, Антон сказал весело:

— Гвардейский экипаж монтажников укомплектован.

Лицо у Дробота продолговатое, с хрящеватым носом и тугими скулами. «Волевое», — подумал Егор.

Он с Гришей пошел осмотреть училище.

На зеленых железных воротах были вырезаны гаечный ключ и полоток. У входа в трехэтажное здание висела на стене мемориальная доска с именами выпускников, еще ФЗО, погибших в Отечественную войну.

В просторном вестибюле дежурные драили пол. Здесь стояло под стеклом знамя ЦК ВЛКСМ, а рядом висело обращение Алексея Стаханова: «Дорогие мои юные современники! Сегодня я обращаюсь к вам, как к родным сыновьям и дочерям. Именно вам предстоит продолжать дело, начатое ударниками первых пятилеток, нести дальше трудовую эстафету дедов и отцов».

Что бы ни рассматривали Егор с Гришей — спортивные кубки, галерею знатных людей, музей (девять воспитанников училища снаряжали корабль Гагарина), выставку моделей, — их не оставляло ощущение, что это все серьезное, настоящее.

Они заглянули в актовый зал с полукружием сидений, широким, приподнятым сейчас экраном, большой телеустановкой. В кабинете эстетики их внимание привлек барельеф женщины со странной фамилией Нефертити, ну, а балерину Надю Павлову — сразу узнали.

Они сейчас походили на молодых круглоголовых гусят, с любопытством взирающих на мир.

И каких только кабинетов здесь нет! Технического черчения, технологии металлов, обществоведения; и даже кабинет с настольным «полигоном», где, видно, обучали правилам автомобильного движения.

Егор в какой уже раз с неприязнью вспомнил: «Недоучки!»

Торжественная линейка, для посвящения новобранцев в «резерв рабочего класса», выстроилась на стадионе училища в семь утра.

— Под знамя — смирно!

И знамя, проплыв вдоль строя, остановилось на фланге.

Егор слышал, как их мастер Петр Фирсович Голенков — саженного роста, с прядями волос, похожим и на два светлых крыла над моложавым лицом, — сказал кому-то:

— Пустили двигатель!..

Первый урок был Ленинским. После звонка учащиеся разошлись по классам, чтобы встретиться с ветеранами войны и труда.

А второй урок у монтажников вел преподаватель спецтехнологии Константин Иванович Середа. Он понравился всем с первых же минут: корректный, деловитый и, как они определили, — современный. И внешностью, и манерой держать себя.

Константин Иванович среднего роста, спортивен, его легко представить на лыжах, в плавательном бассейне. У него здоровый загар, густая шапка вьющихся темно-каштановых волос, на которых и шляпа, наверно, с трудом удерживается, модная прическа с «полными баками», воротник в крупную клетку выпущен поверх темно-синей шерстяной фасонной куртки.

Обмениваясь позже впечатлениями об этом человеке, Егор и Антон пришли к выводу, что на прикрепленного преподавателя им повезло, как и на мастера: Фирсович, кажется, любил пошуметь, но — безвредно.