Путь к посвящению и совершенствование человека - [4]

Такова великая истина, когда одновременно появляются и ценности, и тщеты человеческой жизни; она ценна, потому что она вырабатывает способности, без которых невозможен никакой прогресс, она тщетна, потому что все разбивается в руках, оставляя их пустыми, пока человек не прильнет к стопам Господа.

В этом заключается ценность обыкновенной жизни; мирской человек начинает сознавать, что неумирающая радость может быть обретена не в погоне за удовольствиями, богатством и почестями, а в служении людям-братьям, в просвещении невежественных, в поднятии угнетенных, в облечении страданий бедноты. И многие среди обеспеченных и богатых болеют в наше время сердцем о горести мира и не могут обрести покоя среди своего довольства и роскоши в том время, когда другие люди голодают, бедствуют и изнемогают по игом жизни. Пробуждение общественного чувства среди нас, сознание общественного долга и доказательство зарождения новой расы, которая установит — как правило, внешней жизни — сострадание вместо равнодушия, кооперацию вместо конкуренции. И по мере того, как это настроение будет расти и распространяться, все большее и большее количество людей будет делать эти первые шаги по направлению Пути. Но чувство это должно быть и интенсивно, это не то мимолетное сострадание, что заставляет вас уделять часть вашего избытка какому-нибудь доброму делу или несчастной семье; и не та доля отречения от излишней роскоши, которую вы делаете в пользу неимущих. Гораздо более того требуется от вас, которые хотели бы приблизиться к Пути. Вы должны отдать себя, а не только то, чем вы владеете, — и между этими двумя полюсами лежит бездна. Вы должны чувствовать чужое страдание, как свою собственную боль, должны чувствовать чужое горе, как вы чувствуете муку собственного сердца. Оно должно быть для вас непреодолимым импульсом, побуждающим вас к действию, заставляющим вас идти по пути служения и которому вы не можете противиться. Среди вас есть такие люди, которые не могут застыть в покое. Это вовсе не значит, что они приносят жертву. Жертва лежит уже позади них. То, что мир называет жертвой, является для них наслаждением; отдание себя — для них радость; это — жертва лишь в том смысле, что Дух Жизни изливается из них на других, но это счастье, а не печаль, наслаждение, а не страдание; это делается непроизвольно, как естественная потребность. Там, где мы видим эту страсть к служению, эту готовность от всего отказаться для счастья других, где мы видим людей, всегда думающих, чем бы они могли помочь, кому бы они могли оказать услугу — в кругу ли семьи или в более широкой области общественной жизни, тут мы имеем дело с внутренним стремлением духа, живущим только для того, чтобы излиться и найти себе удовлетворение в служении человечеству.

Таков, следовательно, первый великий шаг. И где бы вы ни заметили это настроение, знайте, что тот человек приближается к Пути, хотя бы он о нем никогда и не слыхивал. Он идет к Учителям, хотя бы он и не подозревал об Их существовании. Некоторые люди, еще объятые тьмой неверия в духовную жизнь, стоят ближе ко входу на Путь, чем многие так называемые религиозные люди, знающие теорию религии, но не осуществляющие ее в жизни. В одном смысле материализм может иметь действительно воспитательное значение, ибо материалист не имеет в виду никакой награды, он не мечтает ни о каких радостях небесных, когда проявляет сострадание к обездоленным.

Атеист жертвует собой, не ожидая вознаграждения для себя, не надеясь на возвращение отданных им сокровищ, и в этом отношении он достигает такого совершенства в пожертвовании своим низшим “я”, какому мог бы позавидовать не один искренний христианин, буддист или индус. У меня был старый друг, умерший двадцать один год тому назад, которого более пожилые среди вас помнят под именем Чарльза Брэдлау. Он был человек, не веривший в потустороннюю жизнь и умиравший с убеждением, что со смертью для него кончается все, что после него ничего не останется, кроме той работы, которую он совершил для людей. И я не знаю более возвышенной мысли, хотя он и был воинствующий атеист, чем высказанная им по поводу свободы и счастья, ожидающих человечество в будущем, хотя он при этом был уверен, что сам-то он никогда не увидит их. “Для меня достаточно, — говорил он — если в том рву, который отделяет человечество от его будущего, мое тело послужит мостом, по которому другие перейдут к счастью, которого сам я не вижу никогда”. Человек, способный произвести подобные слова с той глубиной убеждения, которая отличала все, что исходило от него, несомненно, делал свои первые шаги по направлению к Пути, который в следующей жизни он, несомненно, и найдет.

Знайте же, что требуемое служение есть то бескорыстное служение, которое отдает все, ничего не прося взамен; и если вы увидите, что это составляет потребность вашей природы, не выбор а непобедимый импульс, тогда вы можете быть уверены, что вы принадлежите к числу людей, бессознательно приближающихся к Пути.

Итак, это первый и самый жизненный шаг. Есть еще другое условие, которое может показаться вам несколько странным, но тем не менее это так. Тот человек, которым какая-нибудь идея может овладеть настолько, что никакие доводы, никакая личная выгода, никакое соображение, влияющее на обыкновенных людей, не могут отвлечь его о преследования этой идеи, — такой человек подходит близко к Пути. Великий индусский психолог Патанджали, изложивший некоторые аксиомы Йоги, описал в них стадии, через которые проходит ум человека. Он говорит, что есть стадия мотылька, стадия ребенка, когда ум перебегает с одной вещи на другую подобно мотыльку, порхающему над цветами и собирающему мед то там, то здесь; когда он беспрестанно меняет объект своего наблюдения, всюду ища удовольствия и наслаждения. “Такой легкокрылый ум, — говорил он, — далек от Йоги”. Затем есть ум юноши, ум импульсивный, отдающийся во власть эмоциям, бросающийся во все стороны, охваченный сперва одной идеей, затем другой, более устойчивый, чем легкокрылый ум, но все же постоянно меняющий направление, хотя временно и держащийся крепко за одну определенную мысль. И этот также далек от Йоги. Затем есть стадия, когда ум всецело захвачен одной идеей, находится во власти ее, настолько сосредоточен на ней, что ничто не может отвратить его. Если это верная идея, обращенная на служение человеку и гармонизирующая с законами природы, такое захваченный идеей человек уже близок к вступлению на Путь. Я не забываю, что навязчивая идея может быть и idee fixe умалишенного, но тогда она ложная, а не истинная. В последнем случае она не находится в согласи и в гармонии с законом эволюции, который есть закон прогресса. Но, наблюдая над умалишенным с его навязчивой идеей, вы можете понять истинный смысл того, что я понимаю под человеком, одержимым какой-нибудь определенной мыслью. Это — энтузиасты, герои, мученики. Когда Арнольд Винкельрид бросился на копья неприятеля и, захватив возможно большее количество их в свои руки, направил их острия на свою грудь, чтоб образовать в рядах неприятеля брешь, через которую его товарищи могли бы пройти, тогда он был охвачен идеей спасения своей страны; дело шло о свободе его родины, и любовь к жизни, боязнь страдания влияющая на обыкновенных людей, не в силах была остановить его. Так и с мучеником, с человеком, предпочитающим смерть измене тому, во что он верит. В общем не так уж важно — прав ли такой человек или нет. Многие люди были замучены за идею, казавшуюся им истиною, хотя в действительности она была заблуждением. Когда человек верит настолько пламенно в истину какой-нибудь идеи, что ему легче умереть, чем отказаться от нее, то он заслуживает наименования мученика; и тогда венцом мученичества явится для него познание истины. Все дело в настроении человека.