Путь, исполненный отваги - [7]

«Так! — подумал Переплут. — Ее в палату, а нас куда? Проклятые глаза! И чего я не запомнил, на какой день они у меня открылись!»

Их вместе с сестрой уложили в специальную коляску и покатили по длинным коридорам роддома. Затем Переплут почувствовал, как его подняли и опустили на что-то очень мягкое.

«Кроватка, — догадался Афанасий, — в самый раз. Спать действительно охота».

Он бы с удовольствием поковырял в носу, но руки были плотно запеленаты. Мысленно пожав плечами, младенец зевнул и отошел в царство Морфея.

Снилась ему, как ни странно, огромная бутылка с молоком. Причем в различных вариациях: то стандартная — на двести пятьдесят граммов, то литровая, а под конец сна бутылка его мечты приняла уж и вовсе немыслимые очертания.

Проснувшись в холодном поту, он обнаружил, что дико хочет есть. Рядом, словно в подтверждение его плотских мыслей, вовсю орала сестра. Вскоре послышались шаги дежурной сестры, младенцев взяли на руки и отнесли в палату к матери.

Поначалу Переплута обуял ужас при мысли, что пропитание приходится добывать таким непопулярным методом, но, очевидно, что до отбивной ему придется еще расти и расти... Жадно причмокивая, он принялся насыщаться с философским спокойствием. Памятуя о том, что младенцы вместе с молоком часто заглатывают воздух, он старался есть аккуратно настолько, насколько это было вообще применимо к данной ситуации.

Сестрица его спокойствия, ясное дело, была лишена, потому жрала как не в себя и вскоре поплатилась. Раздался пугающий цивилизованного человека звук, и ребенок принялся срыгивать аккурат на специально подложенную тряпочку.

— Ну а ты, малыш, что же? — раздался голос мамы.

«А я лучше поем», — подумал Переплут и продолжил процедуру кормления. Спасибо Всевышнему, что у его мамаши приличные «дойки». Не нужно жрать какого-нибудь «Малыша» или «Крепыша», если они еще остались в этом времени. Интересно также, какой сейчас год? Товарищ Сталин еще жив ни уже того, в аду?

— Оставь сестренке, обжора! — ласково упрекнула мать.

«В большой семье клювом не щелкают!» — в соответствии с духом времени решил Афанасий Поликарпович, не прерывая процесса насыщения. Наконец голод отпустил. Очевидно, мысленные процессы потребляли гораздо больше энергии, чем могло дать расщепление двухсот граммов молока. Едва насытившись, он уже через несколько минут почувствовал, что не прочь поесть еще.

«Необходимо будет как-то выклянчить подпитку», — решило существо с телом младенца и мозгом, развитым посильнее, нежели у большинства взрослых особей.

Вскоре после кормления Переплут почувствовал характерную резь внизу живота.

«Вот, блин! — подумал он. — Только этого и не хватало. Придется орать».

Палата для новорожденных наполнилась трубным ревом. Вначале профессор кричал не слишком громко, но затем вспомнил, что новорожденные писаются раз пятнадцать в сутки, и увеличил громкость. Затем он вспомнил, что также раз шесть в сутки младенцу необходимо сходить по-большому, и его крик перешел в нечто среднее между гудком паровоза и ревом осла.

Встревоженная нянька прискакала в три минуты.

— И чего орать было! — недовольно проворчала она, развернув пеленки. Тут же малыш испустил такую сочную струю, что даже видавшая виды старушка разинула рот.

Почесав в затылке, она перепеленала младенца и убралась в свою комнату, вслух мечтая о валерьянке. Довольный Переплут тут же уснул крепким сном, проснувшись после которого почувствовал уже характерную резь, но в животе. Снова трубный рев наполнил палату.

На второй день не выдержали нервы у молоденькой медсестры. Она позвала врача и, нервно хихикая, объяснила, что «ребеночек просится в туалет сам». Зинаида Тимофеевна Карачун — педиатр с двадцатилетним стажем — скептически посмотрела на Леночку, таково было имя медсестры, потрогала ее лоб, пощупала ей пульс и рекомендовала меньше бегать по ночам с парнями, а больше спать. От обиды девушка расплакалась, но тут ситуацию спас Переплут. Чувствуя, что рядом кто-то есть, он на этот раз не стал издавать предсмертный вопль носорога, а просто тихонько вякнул.

— Вот видите! — торжествующе произнесла Леночка и положила малыша на стол, чтобы распеленать.

— Подумаешь! — хмыкнула Зинаида Тимофеевна. — Может, его просто газы мучают. На живот выкладывали?

— Выкладывали! — пропыхтела медсестра, снимая подгузник. — Давай, мальчуган!

Афанасий Поликарпович не заставил себя долго упрашивать и пустил струю. Затем подумал и сходил по-большому.

— Ех! — доложил он по-военному.

— Ну что ж, пойдем подмываться! — весело сказала Леночка. Неожиданно ребенок открыл левый глаз и лукаво уставился на врачиху.

От удивления у Зинаиды Карачун очки самопроизвольно переместились с переносицы на лоб.

— Ерунда какая-то! — упавшим голосом произнесла она.

Малыш закрыл глаз и улыбнулся беззубым ртом.

— Так, Елена! Помоешь этого молодого человека — и ко мне в кабинет.

— Вообще-то его кормить пора, — нерешительно произнесла медсестра.

— Подождет. Сестру пусть первую покормят, а то этот разбойник у матери почти все молоко высасывает. — Карачун повернулась и ушла к себе. Леночка посмотрела ей вслед.

— Ну что, карапуз? В темпе одеваемся — и на осмотр.