Путь, исполненный отваги - [2]

Лампочка на двести ватт, включаемая с профилактическими целями на ночь, погасла. Было слышно, как по коридору протопал утренний вертухай — у ночных подошвы были подбиты войлоком, чтобы незаметно подкрадываться к глазку. Дежурный по камере подошел к кормушке, по опыту зная, что вскоре дадут утреннюю пайку — буханку хлеба и чайник кипятку на десятерых. К этому моменту все постарались воспользоваться услугами параши, ибо посещение ее после завтрака считалось крайне дурным тоном. Все девять заключенных сидели на своих нарах из струганых досок и, повернув тощие шеи, смотрели все в одну точку — на кормушку. Голод был постоянным попутчиком этих несчастных, но они научились с ним справляться: всякие разговоры на тему еды пресекались в зародыше, а некоторые понятия вообще находились под негласным запретом.

Наконец глухо звякнула дверца кормушки. Дежурный ловко принял из рук раздатчика пайку и поставил ее на стол. Кормушка не закрывалась. Вместо этого металлизированный дверью голос позвал дежурного подойти еще раз. Тот, немало удивясь, подошел, что-то взял из кормушки и до крайности удивленный возвратился к столу.

— Странное дело, товарищи! — сказал он. — Непонятно по какому случаю, администрация нам пожаловала головку сахара.

Дружный радостный гул был ему ответом. Под одобрительные возгласы дежурный принялся ниткой делить хлеб и аккуратно ломать сахар. Затем минут на десять наступила тишина — зэки наслаждались «трапезой», по своей скоромности способной вызвать слезы у любого постящегося инока. Но всему прекрасному рано или поздно приходит конец. Как ни растягивай сто граммов хлеба да кружку кипятку — на вечность не растянешь.

В очередной раз лязгнуло окошко двери, и в нем возникло лицо надзирателя.

— Переплут! На допрос! — чеканя слова, как медные монеты, произнес он.

Человек с фамилией Переплут быстро вскочил и подошел к двери.

— Выходи! — повторил надзиратель.

Сцепив руки за спиной, Переплут покорно шагнул в коридор. Там уже стояли два «архангела» с оружием на изготовку, готовых любой ценой препятствовать предполагаемому побегу. Зэк покорно втянул голову в плечи и зашагал в кабинет следователя, находившийся на цокольном этаже, либо, проще говоря, в подвале. Худой и долговязый, он напоминал жирафа в зоопарке — тот же затравленный взгляд глаз и тоска по воле.

Лейтенант НКВД Гусев сидел на стуле в своей любимой позе — спинкой вперед. Глянец на его сапогах наводил на мысли о торжественном параде, а до синевы выбритые щеки эту самую мысль укрепляли. Он в кабинете был не один. На подоконнике, болтая ногами, сидел какой-то типчик в штатском. Когда ввели Переплута, он демонстративно зевнул, даже не потрудившись прикрыть рот рукой.

— Вот, познакомься, Коля, — произнес лейтенант, — это тот самый профессор — Афанасий Поликарпович Переплут. А это, профессор, мой коллега — младший лейтенант НКВД Волкогонов. Будет помогать мне в работе с вами.

Профессор равнодушно пожал плечами. Все обвинения против него выглядели настолько смехотворно, что мало-мальски смышленому человеку не составило бы труда отделить «пшеницу от плевел». Но господа чекисты, очевидно, придерживались других взглядов.

«Младшой» спрыгнул со своего насеста и вразвалочку подошел к Переплуту.

— Так что, профессор, сучий потрох, будем мы нормально разговаривать или нет? Я тебе не лейтенант Гусев, цацкаться долго не собираюсь!

Переплут поднял на него свои воспаленные глаза.

— Быдлом вы родились, господин хороший, быдлом и умрете.

Засим последовала могучая оплеуха, и заключенный вместе со стулом оказались на полу. Афанасий вытер кровь с разбитой губы и ухмыльнулся:

— Зря стараетесь. Этим вы лишь подтверждаете мои слова.

— Вот и поговори с ним! — вздохнул Гусев.

«И поговорим! — вдруг чему-то улыбнулся Волкогонов. — Мы с ним сейчас в русскую рулетку сыграем, правда, профессор?»

Это была известная лубянская хохма. Следователь брал револьвер с пустым барабаном и начинал игру. Сначала он взводил курок и подносил револьвер к собственному виску. Затем к виску заключенного.

Зэки реагировали по-разному. Кто-то падал в обморок, кто-то просил повторить по пытку, а кто-то с полнейшим безразличием следил за манипуляциями чекистов. Переплут как раз относился к последней категории. Он презрительно фыркнул, когда Волкогонов вхолостую спустил курок и скорчил мину, когда дуло револьвера оказалось у его собственного виска. В следующий момент сверкнула яркая вспышка, его череп подвергся деформации, а еще через мгновение, разрушенный грубым физическим вмешательством, мозг прекратил свою деятельность.

Младший лейтенант с перепугу вскочил из-за стола, сильно толкнув его. Чернильница подпрыгнула, перевернулась и залила дело арестованного Переплута Афанасия Поликарповича.

— Черт! — выругался безбожник Гусев. — Что же ты, Коля, наделал! Теперь столько объяснительных бумаг писать придется!

— Не знаю! — пробормотал белый как полотно Николай. — Я же вроде проверял. Ты же видел — я же сам чуть не...

— Лучше бы ты! — покачал головой лейтенант. — Мне сам майор поручил колоть этого профессора, а ты так все бездарно завалил! Обосрался, как первоклассник, «младшой»! Что теперь прикажешь докладывать майору? Преступник разоружил двух матерых следователей и пустил себе пулю в висок?!