Путь императора - [23]

Сразу же за привратными башнями поднималась сплошная стена, превращавшая въезд в Верталн в подобие тупика. Тем не менее заплатившие въездную пошлину и оказавшиеся внутри куда-то девались. В чем тут фокус, Фаргал узнал, когда цирковые фургоны наконец миновали ворота и двинулись вслед за груженной овощами арбой налево, в узкую щель между двумя крепостными стенами.

– Это зачем? – спросил Фаргал старшину.

Тарто щелкнул кнутом над головами лошадей, чтоб пошевеливались, и неторопливо пояснил:

– Предположим, ты враг. Предположим, ты разбил ворота. А дальше что? Войдут твои солдаты в этот коридор, а на головы им с двух сторон – кипящее маслице. А из привратных башен – баллисты и лучники. Это, малыш, военная ловушка. Будешь когда-нибудь водить войско – держи ушки на макушке.

– Я запомню,– деловито сказал мальчик.– А какие еще бывают ловушки?

– Это ты у Большого спроси,– уклонился старшина.– Он у нас солдат, а я так, понемножку.

– Врешь ты, дед! – засмеялся Фаргал.– Нифру рассказывала…

– Вот пусть она и рассказывает.– Тарто прищурил единственный глаз и насмешливо поглядел на внука.– Ты лучше не болтай, а смотри!

Защитная петля кончилась, и фургон выкатился на вымощенную крупным булыжником площадь. Половину ее занимал рынок, к которому тут же свернула ехавшая впереди арба, а за второй, открытой, возвышался белый, легкий, словно сотканный из кружев храм богини Таймат.

Фаргал застыл с открытым ртом, а фургон не спеша катился вперед, постукивая железными обручами колес, прямо под сень высокого портика, над которым, раскинув руки, словно собираясь взлететь, наклонясь вперед, на цыпочках, замерла изваянная из белого мрамора прекрасная богиня. За ее спиной вскинулись снежные, как будто просвеченные солнцем крылья. Запрокинутое лицо с распущенными волосами и чуть приоткрытым ртом было невероятно красиво.

– Никогда не пойму, как это сделано,– пробормотал старшина.– Каждый раз еду и боюсь – вдруг рухнет.

Фаргал удивленно посмотрел на него:

– Кто рухнет?

– Да она.

Тарто показал кнутом на статую.

Фаргал шевельнул бровями. Он не понял деда. Сам-то мальчик знал наверняка: если богиня и покинет свой пьедестал, то не упадет, а взлетит.

Задрав голову, Фаргал глядел на мраморную Таймат, и на какое-то мгновение ему показалось, что богиня слегка склонила голову набок и посмотрела на него.

Фургон докатился до края площади, тень простертой руки Таймат коснулась головы Фаргала – и волосы у него на затылке поднялись дыбом: у мальчика возникло такое ощущение, будто чьи-то прохладные пальцы коснулись его макушки.

* * *

Фургоны оставили на постоялом дворе. Заплатив особо за охрану, а за самой охраной оставив приглядывать рабыню-карнагрийку, цирковые отправились гулять по столице.

Тарто в Верталне знал каждый переулок, и для каждого переулка у него находилась своя история. Но Кадол, Мимошка и Налус слышали эти истории раз по десять, потому не прошло и часа, как их рядом не оказалось. Затем отстал Большой, встретивший приятеля-ветерана (не зря в Эгерине говорят, надолго расставаясь: «Увидимся в Верталне»), а потом, прихватив дочку, отделилась и Мили, зачарованная витринами ювелирных лавочек. Таким образом, их осталось четверо: Тарто, Нифру, Бубенец и Фаргал. Тарто рассказывал истории, Фаргал внимал, а Бубенец клянчил подарки. Иногда они останавливались, чтобы послушать уличных музыкантов или поглядеть на кукольников, представлявших какую-нибудь сказку или кусочек из жизни давно умерших Императоров.

На каждой площади, даже на пятачках перекрестков кто-нибудь да пытался увеселить народ: мимы, жонглеры, танцоры, фокусники. Но народ столицы, казалось, уже насытился зрелищами. Если и собиралось вокруг десятка два любопытных – уже много.

Фаргал понял, почему Тарто предпочитает возить свой цирк по окраинным землям. Здесь им не заработать и пригоршни медных монет. Одна лишь Нифру с легкостью затмила бы уличных плясуний, но дед и здесь разочаровал Фаргала, сказав, что настоящие танцовщицы не пляшут на улицах. На то есть Императорский театр и дворцы благородных вельмож – тут Тарто ухмыльнулся, потому что именно во дворце танцевала Нифру, прежде чем старшина цирковых сумел ее умыкнуть и сделать своей женой.

Очень скоро Фаргал почувствовал, что ум его доверху переполнен новыми впечатлениями. Пестрая толпа, причудливые решетки вокруг дворцов, уличные фокусники, бродячие собаки, слоняющиеся под каменными мостами и вдоль городских каналов…

Угадав его состояние, Нифру предложила пообедать.

В харчевню заходить не стали, расположились на траве, близ поскрипывающей водяной мельницы. По узкому каналу плавали утки, время от времени нырявшие в грязную воду. Бубенец запустил в них камнем и тут же схлопотал подзатыльник.

Фаргал жевал кусок сдобренного чесноком пирога с гусятиной и смотрел на Нифру.

Фетсианка устроилась под искривленной зонтичной пальмой. Опершись спиной на светло-желтый ствол, она вытянула ноги (глянцевые виноградные листья на ее бедрах казались более живыми, чем короткая тусклая трава) и маленьким ножом срезала морщинистую верхушку плода мигони. Затем деревянной палочкой аккуратно вынула кусочек сладкой сердцевины и отправила в рот. При этом ни одна капля оранжевого сока не упала на ее тунику. По маленьким ступням Нифру ползали муравьи. Фаргалу даже глядеть на это было щекотно, а фетсианка не обращала на насекомых никакого внимания. Мальчик вспомнил, как донимали их москиты на кринских болотах, всех, кроме Нифру. Ее не укусили ни разу.