Путь императора - [22]

– Еще один труп,– констатировал Большой.– Четвертый сегодня, да?

– Пятый,– мрачно поправил Фаргал и отпихнул меч Большого.

– Вот это будет воин,– сказал Мимошка Бубенцу.– Не то что ты!

– Если бы дядька возился со мной столько, сколько с ним…– пробормотал Бубенец. Но, вспомнив, что Фаргал его друг, а завидовать стыдно, добавил: – Дед же говорит, что он – дар Ашшура? Если б меня сделал бог, я бы тоже…

– Я думаю, его делали так же, как и тебя! – Мимошка засмеялся.– Просто ты, братишка, немного трусоват.

– А ты дурак! – обиделся Бубенец.

– Прекрати, Пушинка,– сказал Тарто четырехлетней внучке, пытавшейся вскарабкаться по его спине.

– А ты дай мне барабан! – потребовала Пушинка.– А то буду залазить, пока не дашь!

– А по попке? – спросила Нифру.

– А вот и нет!

Девчушка отпрыгнула назад, уперла кулачки в бока и показала Нифру язык.

– Ага, кто бабушку дразнит? – подошедший сзади Кадол подхватил Пушинку под мышку, шлепнул и опустил на землю.

Девочка фыркнула, одернула тунику и с интонацией Мили заявила:

– А тебя не спрашивают!

– Кыш! – сказал Кадол.– Вон мать идет!

– Где? – испуганно спросила Пушинка. И, не обнаружив Мили, радостно запищала: – Соврал, соврал!

– Как сходили? – спросил Тарто сына.

– Не сошлись. Корабельщик просит три золотых за каждый день.

– Ну и ладно, поедем по суше, не расстраивайся,– сказал старшина.

Кадол сел рядом с матерью (Нифру ласково потрепала его по затылку), вынул кошель и передал его Тарто.

– Что слышно с юга? – спросила Нифру.

– Да ничего. Войны нет. Купцы торгуют, пираты их грабят, а сокты грабят пиратов. Вот и все новости. Да, еще жрецы Таймат объявили третий день месяца Обновления большим праздником богини. Работать запрещается, воевать – тоже. Мир и любовь, одним словом. Император должен издать соответствующий указ.

– Ну, месяц Обновления еще не скоро,– заметил Тарто.– К тому времени мы будем далеко.

– В Верталн? – равнодушно спросил Кадол.

– В Верталн. Пора показать Фаргалу столицу.

* * *

Верталн, первый город империи Эгерин, не так уж велик в сравнении, скажем, с Великондаром[1] или Кандиуром[2]. И сравнительно молод – какие-нибудь полторы тысячи лет. Расположенный на северном берегу реки с тем же названием, Верталн в последние столетия так густо оброс предместьями, что подножие его стены можно было увидеть только со стороны реки, а городки и селения лепились друг к другу так плотно, что не оставалось места для полей: одни огороды и маленькие садики. Зато десятки оросительных каналов избороздили землю, сотни дорог и дорожек паучьей сетью разбежались во все стороны от столицы. Впрочем, главных дорог – только четыре. Две уходили на север, третья пролегла в сторону моря, по левому берегу реки, четвертая – на запад. Милях в десяти от нее ответвлялся южный тракт, ведший к мосту через Верталн и дальше, к большому приморскому городу Буэгри. Западная же ветвь прорезала густые кедровые леса предгорий и заканчивалась на печально знаменитых серебряных рудниках.

Фургоны цирковых (теперь их стало три), переправившись через Верталн по каменному мосту (самому большому в Эгерине), свернули на восток и покатились к столице вдоль левого берега реки. По правую руку – возделанные земли, по левую – пологий речной берег. Рыбачьи хижины на черных от ила сваях; бесконечные сети, развешанные на столбах; ребятишки, плещущиеся на мелководье. Неистребимый запах рыбы – справа и аромат цветущих садов – слева. А сзади и спереди – пыльная дорога, и по ней, нескончаемым потоком,– телеги, повозки, всадники; стада коров и отары овец, которых гонят на убой, чтобы накормить эгеринскую столицу.

Фаргалу было весело. Он одинаково широко раскрытыми глазами взирал и на рослых воинов Императора, ударами хлыстов расчищавших дорогу, и на тощего деда-пастуха, с помощью трех страхолюдных псов ухитрявшегося направлять гурт жалобно блеющих овец в нужную сторону. Вон благородный едет на кауром жеребце в окружении слуг. Тощий и важный жрец Аша с громовой стрелой на остроконечной шапке вышагивает, помахивая посохом. Безногий нищий копошится в дорожной пыли прямо под копытами лошадей.

– Дед,– спрашивает Фаргал,– здесь столько зрителей; почему мы шатаемся по волчьим углам?

– Приедем в столицу – сам поймешь,– усмехается старшина.

Он тоже любит большие столичные дороги, скрип десятков тележных колес, ругань погонщиков и мычание понукаемых волов. Но еще больше Тарто любит новые земли и особенно места, куда не доберется ни один бродячий цирк. Любит не потому, что там щедро платят. Вернее, не только поэтому.

– Смотри,– говорит он названому внуку.– Это Верталн.

Фаргал вскакивает, прикрывает глаза ладонью, козырьком, от солнца. И верно, милях в десяти впереди – какие-то башни.

– Куда прешь, кривая спина! – звонко кричит кому-то Бубенец, обосновавшийся в последнем фургоне. И после паузы, видимо в ответ на реплику «кривой спины»: – Отец твой ворует рыбьи хвосты! Жена его – шлюха, а ее вонючий…

Слышится бас Большого, Бубенец замолкает, а Фаргала мучит зависть: его язык подвешен далеко не так хорошо, как у приятеля.

Западные ворота Вертална, тридцать шагов от одной сторожевой башни до другой,– распахнуты во всю ширь. И все равно плотно сбившаяся масса желающих въехать в столицу заняла без малого четверть мили. Цирковые фургоны движутся со скоростью улитки, правая упряжная нервничает и пытается дотянуться зубами до ноги погонщика на соседнем возу. Гвалт стоит неимоверный, но Тарто совершенно невозмутимо восседает на своем месте, а Фаргал, взобравшись на верх фургона, глазеет на толчею перед воротами, где по меньшей мере дюжина стражников и столько же чиновников-сборщиков суетится вокруг фургонов и телег, взимая деньги и выглядывая подозрительные физиономии. Здесь только въезжают – желающие покинуть столицу могут сделать это через любые из двух северных ворот.