Путь дурака: Гарри Поттер в России (Путь дурака 1,2,3,7) - [103]

И тогда в детстве он стал молиться и сказал: «Господи, почему я вспоминаю о тебе только в горе? Я приду к тебе тогда, когда буду радостный». И теперь произошла одна из таких ситуаций. Я отождествился с Марианной, поэтому страдаю сейчас и буду страдать постоянно, всю жизнь, пока не стану отрешенным от всего мира и от самого себя. Ведь и я умру когда-то. Все не вечно. Все преходяще.

Однажды Марианна все же приснилась ему сидящей на троне в огромном зале. Ее роскошные черные волосы украшала бриллиантовая диадема, ее большие прекрасные глаза безжалостно смотрели на Рулона.

— Почему я так долго не мог увидеть тебя во сне? — спросил он.

— Потому что я этого не хотела, дорогой, — сказала она величественно.

— Но почему? Ведь я так люблю тебя!

— о, как я польщена! — засмеялась Марианна. — Ты не должен искать в этом утешение, что можешь увидеть меня. Я хочу сделать тебе больно. Я хочу, чтобы ты страдал, — сказала она, злорадно улыбаясь и грациозно указывая на него указательным пальцем. Ветер развевал ее мантию, волосы и нес сухие листья по огромному помещению.

— Но зачем? — спросил Рулон, падая на колени перед ней. — За что?

— Ты знаешь, тебе это полезно, — игриво сказала она и расхохоталась. — Никогда не ищи утешения! Никогда! — с этими словами Марианна исчезла, растворившись в радужной дымке. Остался только пустой трон, одиноко стоящий в зале с колоннами.

«Страдать, испытывать религиозные страдания, которые не дадут уснуть, — подумал Рулон, — вот что нужно. Использовать силу страдания для пробуждения, для работы, для трансформации. Вот что она хотела сказать! Не успокаивать себя, не искать утешения и облегчения этих страданий. Но и не допускать, чтобы они превратились в сентиментальный мазохизм, в самосожаление». Ему вспомнился стих Аль-Фарида:

Любовь моя, я лишь тобою пьян.

Весь мир расплылся, спрятался в туман.

Я сам исчез, и только ты одна

Моим глазам, глядящим внутрь, видна.

Так, полный солнцем кубок пригубя,

Себя забыв, я нахожу тебя.

Когда ж, опомнясь, вижу вновь черты

Земного мира — исчезаешь ты.

И я взмолился: одари меня

Единым взглядом здесь, при свете дня,

Не выдержав душевной муки, Рулон заплакал и, всхлипывая, стал дальше повторять стих:

Мой рот молчит, душа моя нема,

Но боль горит и говорит сама.

И если б смерть сейчас пришла за мной,

То не нашла б приметы ни одной.

Лишь эта боль, в которой скрыт весь «Я»,

Мой бич? Награда страшная моя!

Из блеска, из надземного огня

Рулону хотелось тут же умереть, чтоб избавиться от этой муки. Но он знал, что самоубийство ему не поможет. Он продолжал бубнить суфийский стих:

Любовь без жертвы, без тоски, без ран,

Когда же был покой влюбленным дан!

Покой? О, нет! Блаженства вечный сад,

Сияя, жжет, как раскаленный ад.

Что ад, что рай? О, мучай, презирай,

Рулон подумал: «Духовный путь — вот что соединит нас», — и снова стал цитировать поэму Аль-Фарида «Большая тайна»:

И сердце мне пронзили боль и дрожь,

Когда, как гром, раздался голос: «Ложь!

Ты лжешь. Твоя открытость не полна.

В тебе живу еще не я одна.

Ты отдал мне себя, но не всего.

Рулон вздохнул, подумав, как же он эгоистичен, вот от чего он страдает:

Как страстен ты, как ты велеречив,

Но ты — все ты, ты есть еще, ты жив.

Коль ты правдив, коль хочешь, чтоб внутри

Я ожила взамен тебя, — умри!

И я, склонясь, тогда ответил ей:

«Нет, я не лжец, молю тебя, убей!

Убей меня и верь моей мольбе.

Я жажду смерти, чтоб ожить в тебе.

Я знаю, как целительна тоска,

Блаженна рана и как смерть сладка,

Та смерть, что грань меж нами разрубя,

Разрушит «Я», чтоб влить меня в тебя.

Разрушит грань — отдельных двух сердец

смерть — это выход в жизнь, а не конец.

Бояться смерти? Нет, мне жизнь страшна,

Когда разлуку нашу длит она,

Когда не хочет слить двоих в одно,

В один сосуд — в единое вино.

Так помоги же умереть. О, дай

Войти в бескрайность, перейдя за край…

Стихи стали успокаивать Рулона и исцелять его душевную рану, переводя тоску в религиозный экстаз.

Туда, где действует иной закон,

Где побеждает тот, кто побежден,

Где мертвый жив, а длящий жизнь — мертвец,

Где лишь начало то, что здесь конец.

Глаза воспримут образ, имя — слух,

Но только дух объемлет цельный дух!

А если имя знает мой язык, —

А он хранить молчанье не привык, —

Он прокричит, что имя — это ты,

И ты уйдешь в глубины немоты.

И я с тобой, покуда дух живой,

Он пленный дух. Не ты моя, я твой.

Моё стремленье тобой владеть,

Подобно жажде птицу запереть,

Мои желанья — это западня,

Не я тебя, а ты возьми меня.

В свою безмерность, в глубину и высь,

Где ты и я в единое слились.

Рабство духов (NEW)

Ух, как быстро несется поезд. Рулон сидел в вагоне вместе с другими новобранцами и ехал в армию. Его бесило, что он, как овца, пошел в армию, когда мог легко от нее отмазаться. Но он понимал, что это нужно для Духовного Пути, для духовной практики.

В военной части, куда они прибыли, всем выдали новую форму. Надев ее, Рулон пошел по казарме. К нему подошел «дед» и врезал ему по морде так, что он упал на пол, потом поднялся.

— За что? — недоуменно спросил он.

— Ты крючок не застегнул, — спокойно объяснил «дед».

— А, понятно, — ответил, улыбаясь, Рулон, и стал застегивать крючок.