Путь-дорога фронтовая - [43]

Коляска, влекомая Громом и Молнией, едва тащилась по горной дороге. Лошади частенько останавливались и повертывали головы в сторону Петра Петровича, как бы давая понять, что труд их непосилен и требует дополнительного отдыха. Руководитель бригады слезал с коляски, давал передохнуть лошадям, кормил их зерном, которым артистов снабдили румыны. Коляска двигалась дальше.

Пейзаж был своеобразен. Слева скалы, поросшие лесом. Справа обрывы и пропасти, отличавшиеся от наших кавказских тем, что на Кавказе вы падаете в пропасть отвесно, а здесь более отлого, цепляясь за кустарники и тем самым ослабляя силу падения. Впрочем, мы говорим о рельефе местности на том клочке Карпат, где проезжали наши актеры. Вероятно, в глубине Карпат найдутся и бездонные пропасти, и неприступные скалы. Но пейзаж, который наблюдал Петр Петрович, понукая лошадей, был именно такой, какой мы набросали, то есть благоприятный для засад и нападения.

И действительно… На крутом спуске Петр Петрович, к своему ужасу, видит, как впереди из кустов показывается голова, потом дуло автомата. Петр Петрович зажмуривает глаза. Раздается выстрел.

Шутки в сторону, положение трагическое. Предположим, вы военный человек: что бы вы сделали на месте артистов, оказавшихся такой ситуации? По вас бьют из автомата. Дорога неширокая. Слева скала, справа обрыв, развернуться негде, да и не успеете. Логика подсказывает: надо пробиваться вперед, пусть с потерями, с жертвами, но вперед. А как посоветуете поступить моему подразделению актеров, вооруженных одним охотничьим ружьем? Что прикажете делать Петру Петровичу, отвечающему за жизнь людей: повернуть ли экипаж обратно или устремиться вперед? На первый взгляд поступки его могут показаться противоречивыми. Прежде всего, очевидно от неожиданности, он бросил вожжи, порываясь сползти из экипажа на землю.

— Куда вы? — крикнул Иван Степанович, он тоже несколько растерялся, но все-таки успел взять старую охотничью двустволку на изготовку.

— Иван Степанович, стреляйте, стреляйте скорей! — истошным голосом закричал Петр Петрович. — Вон он, вон он! Господи! Вон он, немец! Настоящий немец, фашист!

Последовавшие вслед за тем два выстрела из обоих стволов охотничьего ружья всколыхнули горы. Эхо заметалось в ущельях. Дробь черканула по кустарнику, кажется, несколько далековато от того места, где скрывался немец. Странно, что лошади, услышав два громоподобных выстрела из ружья, не только не понесли, но даже не стронулись с места.

Эти выстрелы из коляски произвели, судя по всему, на скрывавшегося за кустарником фашиста такое сильнейшее воздействие, что он отбросил автомат в сторону и поднял руки.

— Мы взяли пленного! — воскликнул удивленно Петр Петрович.

Коляска подкатила к фашисту.

— Подозрительно, что он так легко сдался, — с опаской поглядел на него Петр Петрович. — Не обвешан ли он гранатами?

— Дорт… Дорт, там стойте! — кричал он пленному. — На месте! Вер зи зинд? Кто вы такой?

— Их билль эссен, — мрачно прохрипел немец.

— Ничего, подождет, — сердито сказал Иван Степанович и, обращаясь к пленному, скомандовал: — Комт! Вперед!

Фашист понуро зашагал перед коляской. Ехать пришлось во много раз медленнее, чем прежде. Петр Петрович предложил (и с ним не мог не согласиться Иван Степанович):

— А не посадить ли его нам, голубчика, вместо кучера? Иначе мы до ночи не дойдем.

Так и сделали. Немца посадили на облучок, дали в руки вожжи. Иван Степанович уткнул ему в спину дуло охотничьего ружья, как грозное предостережение против всякого рода подвохов с его стороны. Пленный оказался неплохим кучером. Он со рвением выполнял свои обязанности. Лошади побежали бодрей. Вскоре стали попадаться наши солдаты, машины, повозки. Расспрашивая встречных, добрались до штаба дивизии — он находился несколько в стороне от шоссе, на склоне горы. Очевидно, раньше здесь был какой-то санаторий. Несколько зданий пряталось за деревьями.

Коляска лихо подкатила к штабу, удивив часового: он увидел чудных полуштатских людей, вылезавших из экипажа, которым управлял фашист, и чуть не выстрелил в воздух из автомата, чтобы поднять тревогу.

— Одну минуту, голубчик! — приближаясь к нему, проговорил Петр Петрович.

— Стой! Ни с места! — закричал часовой. — Пароль?

— Какой же пароль, голубчик? Мы артисты. Это еще более озадачило часового.

Неизвестно, какой оборот приняли бы дальнейшие события, если бы в окне не мелькнуло чье-то лицо и сейчас же скрылось. Вслед затем в дверях появился лейтенант с удивительно ярким румянцем на щеках. Он махнул рукой часовому:

— Пропусти их. Генерал приказал.

Артисты во главе с Петром Петровичем проследовали в дом за лейтенантом. Немца оставили у коляски, очевидно полагая, что отсюда-то ему трудно сбежать.

Однако беспокойство за пленного не покидало Петра Петровича.

Войдя к генералу и едва поздоровавшись с ним, он сказал:

— С нами пленный. Я надеюсь, он не сбежит, пока мы здесь находимся? Было бы очень жаль. Он, наверное, разведчик.

— Какой пленный? — удивился генерал, — Да и вообще, кто вы такие?

— Мы артисты, находимся в подчинении политотдела фронта. А догоняем мы вас с самой Умани.