Путь-дорога фронтовая - [27]

— Вот и ваш поезд! — неожиданно закончил Володя свою речь, указывая на дымок, завихрившийся вдали. Причем прозвучала эта фраза примерно так: «Вот ваша погибель!»

Поезд шел медленно, волоча несколько десятков вагонов и платформ с рельсами, шпалами, мостовыми фермами, лесом, бутом, песком, с танками, пушками, бензоцистернами и множеством людей, сидевших, стоявших везде, где можно сидеть и стоять, и цеплявшихся за все, за что можно уцепиться.

На крошечном разъезде поднялась суетня не меньшая, чем на самой крупной станции. Старые пассажиры разминали ноги, закуривали, болтали, новые втискивались в перегруженные товарные вагоны, лезли на крыши, на платформы.

Наши актеры при дружном содействии своих друзей-шоферов были внесены через головы осаждавшей поезд толпы в товарный вагон, где им уступили даже места на каких-то ящиках. Володя стоял около машины и укоризненно глядел на покидавших его актеров.

Поезд простоял на полустанке часа полтора. Потом отправился дальше. Он шел, тяжело дыша, с трудом преодолевая пространства, пересекая ручьи и реки по только что воздвигнутым и исправленным мостам. Это было, конечно, чудо.

Так восклицали Петр Петрович, Катенька и даже Иван Степанович, присоединяя свои голоса к голосам других пассажиров первого поезда, восторгавшихся тем, что он двигается, гудит и идет со скоростью 20 километров в час, которая кажется невероятной пассажирам машин, делавших один-два километра в час. По пути встречались сгоревшие станции, разрушенные пакгаузы, спущенные под откос вагоны и паровозы, торчавшие колесами вверх. Станции попадались крупные и мелкие, судя по величине развалин и количеству развороченных путей. Несмотря на то что станционных зданий не было, поезд делал остановки там, где они были раньше. Глядишь, из развалин показывается человек с погонами железнодорожных войск и принимает поезд. Фигура железнодорожника знаменовала порядок, начало мирной жизни там, где только что гремела война. Все совершалось, как положено. В руке у начальника станции были флажки, которыми он сигналил; поезд стоял, сколько ему полагалось стоять (хотя вряд ли кто знал, сколько ему надо было стоять), маневрировал и, получив отправление, шел дальше, обрастая солдатами с застрявших в грязи машин. Все двигалось к фронту. С поезда хорошо была видна панорама шоссе, идущего параллельно железной дороге, и на всем его протяжении, насколько видел глаз, чернели неподвижные машины.

Поезд шел медленно, долго. С тех пор как в него сели артисты, пошли вторые сутки (а они-то мечтали переночевать в Умани!). Всю ночь поезд простоял у развалин какой-то станции: очевидно, опасно было двигаться в темноте. Актеров, оставивших все продовольствие Володе и надеявшихся поужинать в Умани, подкармливали окружающие.

Особенно усиленно угощал артистов солдат, ехавший после ранения на побывку домой, в освобожденное село. Ему было лет тридцать. Звали его Григорий Митрофанович. По фамилии Савчук.

— Голубчик Григорий Митрофанович, довольно! — восклицал Петр Петрович.

— Ижте на доброе здоровьячко, — говорил с мягким украинским говором солдат, — коли б вы до моей хаты пришли, жинка угостила бы вас. Ой добра у мене жинка.

— И дети есть? — любезно осведомился Петр Петрович.

— Два хлопца. Один тильки родився, як мене итти на хронт. Другий шесть роки в мае.

Солдат говорил на смешанном украинско-русском языке, стараясь насколько можно сделать украинскую мову понятной актерам.

— И долго вы не были дома, почтеннейший Григорий Митрофанович? — интересовался Петр Петрович.

— Як война началась.

— О!

Петр Петрович со всей сердечностью расспрашивал своего нового знакомого, а солдат рассказал артисту, как он любит семью, как беспокоился о ней, когда его родное село заняли немцы. Вспоминая мирную колхозную жизнь, говорил о жене, о детях, надеялся повидать их еще сегодня.

— Значит, это близко? — спросил Петр Петрович.

— Подъезжаем, — ответил солдат. — Скоро моя станция.

Когда приблизились к станции, выяснилось, что поезд дальше не пойдет. Впереди еще не восстановлен мост. Сколько простоит здесь поезд, никто не знал.

Станция стояла в лесу. Она не была разрушена. Между деревьями виднелись домики. Следов войны не заметно, если не считать поезда, набитого людьми в серых шинелях да почерневшими от боев и непогоды пушками с засохшей грязью на колесах.

Савчук стал убеждать актеров не дожидаться, пока пойдет поезд (он может простоять неделю), а отправиться в Умань пешком. По пути они зайдут в его село, переночуют, отдохнут, а оттуда до Умани четыре километра. Предложение было заманчиво. Петру Петровичу понравился разговорчивый солдат, и он мечтал, как они хорошо проведут вечер в теплой семейной обстановке. Савчук так расхваливал свою жену и так радушно приглашал артистов, что они в конце концов согласились. Шестнадцать километров казались им сущим пустяком после тех мытарств, которые они испытали, волоча на себе машину вместе с Володей.

Решение принято. Группа из трех артистов и солдата-отпускника двинулась через лесок. Этот лесок, состоявший из лиственных и хвойных деревьев, напомнил артистам родные места. Им невольно взгрустнулось: так далеко забросила их судьба. Если бы они знали, в какие дали она их еще забросит!