Путь-дорога фронтовая - [22]

Шрифт
Интервал

— Надо искать ночлег, — проворчал Володя, — а то опять сорвемся в канаву. Разве это дорога!

Действительно, ничего другого не оставалось делать — сумерки сгущались все больше и больше. Справа темнели хаты.

Подъехали к ним.

— Володя, идите попросите, чтобы нас пустили переночевать, — снова тоном приказа проговорил командир машины.

Володя отворил дверцу машины и зычно закричал:

— Эй! Эй! Кто там есть? Давай сюда!

Прошло несколько томительных мгновений. Никто не отозвался, никто не вышел из хат.

— Не иначе как заминированы, — сказал Володя, — отворишь дверь — и фью, ваших нет.

— Да, очень, очень подозрительные дома! — удрученно покачал головой Петр Петрович. — Не зря они пустуют.

— Они теперь до конца войны будут, стоять пустые. Саперов же не пошлют из-за трех домов!

— А может быть, они не заминированы?

— «Не заминированы»! Помню, на финской, стоит дом, подъезжаем. Кому входить первому? Все боятся. Ну, конечно, пришлось мне. Без Володи нигде не обойдется, — скромно добавил он. — Беру палку, толкаю дверь. Бац! Взрыв. Так и разминировал дом палкой.

— Может быть, и здесь вы попробуете отворить дверь палкой?

— Палок нет, — увиливает Володя.

— А вон шесты валяются, — указал Петр Петрович в направлении сарая. — Пойдемте, я вам помогу.

Володя без большого энтузиазма последовал за Петром Петровичем. Пока они выбирали самый длинный шест, Катеньке надоело сидеть в машине и она вошла в одну из хат. Наши «минеры» не заметили этого, они с огромными предосторожностями приближались к хате, держа в руках пятиметровый шест.

На пороге неожиданно появилась Катенька.

— Зачем вам палка? — сказала она. Петр Петрович страшно сконфузился.

— Дровец, знаете ли, — пробормотал он.

— А здесь натоплено.

В хате действительно было тепло. Кто-то протопил печку. Артисты решили переночевать здесь. Они перенесли вещи. Открыв заслонку, Катя неожиданно обнаружила чугунок каши.

— Кто же здесь живет? — заинтересовался Петр Петрович.

Володя высказал предположение, что здесь скрывается банда, оставшаяся после немцев. Петр Петрович поддержал его, Иван Степанович решительно усомнился.

— Опять Володины домыслы, — сказал он.

Отважный шофер не был склонен так быстро сдавать свои позиции.

— Вот в финскую войну один раз я…

Поделиться своим воспоминанием отважному шоферу не пришлось, с улицы явственно донесся хрипловатый, простуженный гудок эмки. Все замерли.

Гудок прозвучал еще раз. Теперь было ясно, что не ослышались.

— Наверно, роются в моторе, да разве им понять? — не без торжества сказал Володя.

— Однако надо что-то предпринимать, — сказал Иван Степанович.

И тогда Володя, расхрабрившись, открыл окно и прокричал диким голосом:

— Э-э-э-й… Застрелю…

Захлопнув окно, он кивнул Ивану Степановичу:

— Теперь можете идти. Я их разогнал.

Сам он не выразил желания сопутствовать старому охотнику. В темноте Иван Степанович с трудом различил очертания машины и силуэты человеческих фигур.

— Дети! — удивленно воскликнул он, увидев трех маленьких детишек у машины. Каждому из них было лет, наверное, по пяти — семи.

Все вскочили, не поняв, в чем дело.

— Дети! — повторил Петр Петрович.

— А ну, иди сюда! — тогда крикнул Володя.

Дети отбежали еще дальше.

Появилась Катенька, позвала детей, и они доверчиво подошли к ней.

— Где же вы были, маленькие мои? — спросила она.

— В погребе сидели. Цей дядько дуже гукал. Он страшный, — указали они на Володю.

— Вы, наверно, голодные, бедненькие мои.

— Не, мы хлеб ели.

Катенька повела их в дом, оделила бутербродами с колбасой.

— Где же ваши отцы и матери? — спросила она.

— Батьки на фронте, а мамки дорогу чинят.

— Вы так одни и остаетесь?

— А мы большие.

— А кто из вас гудел? — спросил Петр Петрович, ласково поглаживая детей по головам.

— Це Сашко, — указали дети на самого старшего, ему было не больше семи лет.

— Немцы давно от вас ушли?

— Не, мабудь ден десять.

— Страшные?

— О-о-о!.. — воскликнули дети. — Як цей! — робко указали они на Володю.

— Мою мамку батогами били, она хлиб сховала, — сказал семилетний Сашко.

Артисты отдали детям остатки печенья, уложили их вместе с собою в хате, а наутро отбыли дальше.

Глава двенадцатая

Представьте себе четырех человек, затерявшихся на тысячекилометровом пространстве, и вы поймете их переживания. Солдат на войне знает свою часть, своего командира, о нем заботятся, его поят, кормят, лечат, если он заболел или ранен, похоронят, если он убит. Его ни на минуту не теряют из виду, потому что затеряться на войне — значит пропасть. Солдату нельзя затеряться на войне, он не может затеряться.

А с нашей актерской бригадой так получилось, что она затерялась на войне. Из-за плохой дороги и Володиных причуд у нее пропал один день, и этот самый день, как мы увидим, сыграл решающую роль в дальнейших странствиях наших героев.

Все дело в том, что вынужденный простой, вызванный ночевкой в пустом доме, послужил причиной многих и многих испытаний. Начиная с этого дня странствия бригады превратились в своего рода сухопутную Одиссею, конечный пункт которой теряется в отрогах Карпат. Бригаде, догоняя фронт, пришлось форсировать четыре крупные реки — Южный Буг, Днестр, Прут, Серет, не считая более мелких рек вроде Молдовы, пришлось преодолеть почти тысячу километров пути, используя все виды транспорта, пришлось даже пересечь границу иностранного государства…


Еще от автора Сергей Иванович Вашенцев
Восточный ветер

Первое издание повести о Гражданской войне Сергея Ивановича Вашенцева.


Рекомендуем почитать
Космаец

В романе показана борьба югославских партизан против гитлеровцев. Автор художественно и правдиво описывает трудный и тернистый, полный опасностей и тревог путь партизанской части через боснийские лесистые горы и сожженные оккупантами села, через реку Дрину в Сербию, навстречу войскам Красной Армии. Образы героев, в особенности главные — Космаец, Катица, Штефек, Здравкица, Стева, — яркие, запоминающиеся. Картины югославской природы красочны и живописны. Автор романа Тихомир Михайлович Ачимович — бывший партизан Югославии, в настоящее время офицер Советской Армии.


Родиной призванные

Повесть о героической борьбе партизан и подпольщиков Брянщины против гитлеровских оккупантов в пору Великой Отечественной войны. В книге использованы воспоминания партизан и подпольщиков.Для массового читателя.


Шашечки и звезды

Авторы повествуют о школе мужества, которую прошел в период второй мировой войны 11-й авиационный истребительный полк Войска Польского, скомплектованный в СССР при активной помощи советских летчиков и инженеров. Красно-белые шашечки — опознавательный знак на плоскостях самолетов польских ВВС. Книга посвящена боевым будням полка в трудное для Советского Союза и Польши время — в период тяжелой борьбы с гитлеровской Германией. Авторы рассказывают, как рождалось и крепло братство по оружию между СССР и Польшей, о той громадной помощи, которую оказал Советский Союз Польше в строительстве ее вооруженных сил.


Арарат

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Избранное

Константин Лордкипанидзе — виднейший грузинский прозаик. В «Избранное» включены его широко известные произведения: роман «Заря Колхиды», посвященный коллективизации и победе социалистических отношений в деревне, повесть «Мой первый комсомолец» — о первых годах Советской власти в Грузии, рассказы о Великой Отечественной войне и повесть-очерк «Горец вернулся в горы».


Дневник «русской мамы»

Дневник «русской мамы» — небольшой, но волнующий рассказ мужественной норвежской патриотки Марии Эстрем, которая в тяжелых условиях фашистской оккупации, рискуя своей жизнью, помогала советским военнопленным: передавала в лагерь пищу, одежду, медикаменты, литературу, укрывала в своем доме вырвавшихся из фашистского застенка. За это теплое человеческое отношение к людям за колючей проволокой норвежскую женщину Марию Эстрем назвали дорогим именем — «мамой», «русской мамой».