Путь домой - [29]

Мамуля смотрела на Гантера, и ее лицо ничего не выражало.

– Вы уже закончили?

– Вам придется несладко, если я начну с вами войну, дамочка.

– Войну? – Мамуля сделала шаг к Гантеру, не сводя с него глаз. Я чувствовала исходящие от нее сильные эмоции. – Думаете, это война? Вы ничего не знаете о войне.

Мужчина перевел взгляд на меня.

– Ваша собака становится довольно крупной. Это что, питбуль? Как вы вообще можете держать тут собаку? Я знаю людей, которые сдают вам это жилье, и разве владение собакой не противоречит вашему договору об аренде?

– Я могу еще что-нибудь сделать для вас, мистер Бекенбауэр?

– Я просто хочу, чтобы вы запомнили, что я пытался уладить это дело полюбовно.

– Я запомнила другое – вы явились в мой дом, чтобы заявить, что между нами начинается война. До свидания. – Мамуля закрыла дверь. Когда она сделала это, ее напряженные мышцы расслабились, но она показалась мне усталой. – О Белла, – тихо проговорила она, – у меня насчет всего этого очень плохое предчувствие.

Лукас начал часто уходить из дома без меня, а когда возвращался, от него пахло Оливией. Я удивлялась тому, что он бывает с нашим другом, Оливией, но не берет с собой меня, свою собаку.

Было столько разных вещей, которые я не понимала. Мне нравилось ходить к ветеринару, она была хорошая женщина, но однажды мы пришли к ней, и я заснула, а когда проснулась, мы уже были дома, и у меня на шее был жесткий пластиковый ошейник. Эта штука была неудобна и нелепа. Из-за нее я не могла лизать себя нигде.

– Теперь ты стерилизована, Белла, – сказал мне Лукас. При звуке моего имени я махнула хвостом, потому что он, похоже, не был на меня сердит, но он все равно наказывал меня несколько дней, заставляя меня носить этот странный ошейник.

Когда прошло уже много времени после того, как этот ошейник был снят, Мамуля и я остались дома одни, потому что Лукас сделал «Идти на Работу», чтобы встретиться с Оливией. Мамуля казалась мне усталой и грустной. Она несколько раз прикладывала руку к лицу.

И тут воздух наполнился острым кислым запахом. Он был мне знаком: когда я почуяла его в прошлый раз, Мамуля заболела, и меня оставили в доме одну на всю ночь. Я тревожно заскулила, но она на меня даже не посмотрела.

И тогда я залаяла.

– Белла! «Не Лай»! – громко отругала меня Мамуля.

Я начала часто дышать, встревоженная и испуганная. Когда Лукас пришел домой, я прыгнула на него, скуля.

– В чем дело? Что с тобой, Белла?

– Она странно ведет себя уже полчаса, – сказала Мамуля, входя в гостиную. – Ох, мне надо прилечь. – И она рухнула на диван.

– Что с тобой? – обеспокоенно спросил Лукас.

– Просто дай мне минутку полежать.

Исходящий от нее острый кислый запах стал еще сильнее, и я ничего не смогла с собой поделать. Я залаяла опять.

– Белла! «Не Лай»! – скомандовал мне Лукас.

Я продолжала лаять.

– Эй! – Он шлепнул меня по заду. «Не Лай», Белла! Ты же… Мамуля? Мамуля!

Мамуля издавала какие-то тихие звуки, похожие на писк, ее пальцы скрючились и хватали воздух. Лукас подбежал к дивану, на котором она лежала.

– Мамуля, Мамуля, – прошептал он, и я почувствовала его страх, сильный, острый. Он достал телефон. – У моей матери судорожный припадок, – сказал он в него. – Поспешите.

Затем он свернулся калачиком на диване рядом с Мамулей, чтобы дать ей успокоение. Я запрыгнула на диван тоже, легла рядом с ним и положила голову ему на плечо, пытаясь помочь. – С тобой все будет хорошо. Пожалуйста, Мамуля, пусть с тобой все будет хорошо.

Скоро в нашем доме появились две женщины и мужчина. Они переложили Мамулю на кровать на колесиках и вывезли ее за дверь. Лукас отвел меня к моему вольеру и закрыл меня там.

– Ты хорошая собака, Белла. Ждать.

Я совсем не чувствовала себя хорошей собакой, потому что меня оставили одну. Я выполняла «Не Лай» всю ночь и очень тосковала по Лукасу. Я боялась, что он больше никогда не придет домой.

Я не понимала, что происходит.

* * *

Лукас вернулся, когда на улице было еще темно, покормил меня, погулял со мной и лег вместе со мной на кровать. Мы сделали «Крохотный Кусочек Сыра», но он казался рассеянным и не смеялся. Я прильнула к его боку, чувствуя, что в нем еще остался страх, и испытывая удовлетворение оттого, что я совсем рядом с моим Лукасом и помогаю ему тем, что прижимаюсь к нему. Когда утром он ушел, он чувствовал себя уже более нормально, и я стала терпеливо ждать его возвращения.

Мамуля, Лукас и Оливия пришли домой все вместе. Я носилась вокруг них кругами, ужасно радуясь тому, что вижу их всех.

– Большое спасибо за то, что вы нас подвезли, – сказала Мамуля Оливии. – Но, право же, это было совсем не обязательно. Я чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы пройтись пешком.

– Да пустяки. Все равно Лукас теперь смотрит на меня как на свою персональную службу такси, – ответила Оливия.

Вечером, после того как Оливия ушла, Лукас сел за стол и стал играть со своим телефоном.

– Тут говорится, что пятнадцать процентов собак могут чувствовать приближение эпилептических припадков.

– Поразительно. Она явно знала, что со мной происходит, – ответила Мамуля.

– Ты поразительная собака, Белла, – похвалил меня он.