Путь диких гусей - [124]

— Но зачем все же ты посылаешь со мной сарта? Он не сбежит дорогой?

— Не сбежит. Он молод и любопытен. Ему хочется посмотреть Московию. И пусть царь Иван поглядит на него и поймет, что я беспокоюсь не зря. Царь Иван, опытный воин и все поймет. Он должен дать нам войско!

Утром Сабанак сообщил Едигиру, что он согласен ехать в Московию.

— Вот и хорошо. Я знал, что ты согласишься. А Биби-Чамал я передам, что ты вернешься, и она будет тебя ждать.

В тот же день хан уехал обратно к себе, а Баянды с Сабанаком стали собираться в дальний путь за Каменный пояс, в страну Московию…

На Шайтанке Едигир не застал Зайлы-Сузге. Впрочем, этого он и ожидал. С ней вместе исчезли Биби-Чамал и старый Назис, а также обе собаки. Никто не знал, куда они отправились.

В сырой землянке умирал башлык Алтанай. У него началась горячка от полученных ран, и организм никак не мог справиться с болезнью. Не помогало ни питье, ни мази, а шамана, который пришел лечить больного, он выгнал сам.

Едигир подошел к нему и положил руку на горячую ладонь башлыка.

— Слышишь ли ты меня? — спросил негромко. Больной приоткрыл глаза и слабо качнул головой. — Тогда ответь: придет ли еще к нам твой хан?

— Придет… Обязательно придет, — прошептали губы башлыка.

— Я соберу новые сотни и прогоню его в степь.

— Придут другие…

— Прогоним и тех.

Алтанай слабо качнул головой и едва заметно улыбнулся:

— Я знал немало девушек, которые хотели сохранить невинность, но слишком много желающих овладеть молодыми красавицами. Вы молоды и богаты. К вам всегда будет много женихов… — Он опять закрыл глаза и надолго замолчал.

Молчал и Едигир. Спешить ему было некуда, и он ждал, когда Алтанай наберет сил. Ему не хотелось уходить, не высказав все до конца. А поговорить больше было не с кем.

Наконец глаза башлыка открылись, и мутным взглядом он обвел землянку, остановился на сидящем рядом с ним Едигире.

— Мы позовем русских воинов, и они помогут нам. Белый царь — сильный царь.

— Вы разные с ними по крови и по вере. Мы с вами одной крови… Едигир видел, что Алтанаю все труднее и труднее говорить. Он наклонился к нему и спросил:

— Тебя вынести на воздух? Хочешь? — Алтанай кивнул головой и опять закрыл глаза.

Вошли четыре нукера и, подняв умирающего, понесли наружу. Там положили его на шкуру и встали рядом. Собрались все, кто был в лагере. Алтанай дышал неровно, и его широкая грудь вздымалась с каждым глотком воздуха. Правая рука потянулась к поясу, но, ничего не найдя там, замерла. Едигир понял это движение и приказал:

— Принесите быстрее его саблю.

Нукеры бросились исполнять приказание и вскоре уже сабля башлыка лежала рядом с ним. Алтанай почувствовал это и придвинул оружие к себе, нашел рукоять, сжал ее крепкой пятерней, попытался приподнять вверх, но она была сейчас тяжела для умирающего. Последний вздох вырвался из его груди и улетел в небытие. Тело распрямилось, полуоткрылся рот. Лишь правая рука с зажатой в ней боевой саблей словно окаменела, и никакие силы не могли вырвать клинок из пальцев воина.

— Пусть душе его будет легко в ином мире. Он был храбрый воин и умер достойно. Похороните его на этом холме. — Едигиру было тяжело присутствовать при смерти пусть и врага, но он многое бы дал, чтоб у него было хоть несколько таких верных друзей.

С неба сыпался легкий снежок, покрывая прозрачным кружевом и живых и мертвых. Белым был лес вокруг, холм, болото, земля. Белым было все Сибирское ханство, засыпаемое снегом. Снег засыпал его, и жуткая тишина висела в воздухе, словно сейчас умер не один человек, а все живое вокруг. И Едигиру стало страшно от этой мысли. Он даже потрогал себя, проведя рукой по щеке, жив ли он на самом деле…

СОК МОЛОДОЙ ТРАВЫ

Остатки степного воинства уходили все дальше от столицы Сибирского ханства вдоль по руслу Иртыша. Они были грозной силой для встречающихся на их пути селений, и все жители выказывали им покорность, отдавая все, что от них требовали.

Через много дней пути все реже встречались темные леса и все чаще открывались необъятные степные просторы, и лица воинов светились радостью, что все ближе они к родным местам и не просвистит из-за мохнатой ели длинная сибирская стрела, не вопьется в тело, не выбьет из седла.

В один из дней вступили они в пределы Барабинской степи. Навстречу им выехало посольство властелина тех мест, чтоб узнать о цели их прихода.

— Великий хан Ангиш желает узнать, с чем ты приехал, — обратился к Кучуму предводитель сотни, остановившейся недалеко в стороне.

— Мы едем с миром. Передай о том своему хану. Мы ищем место, где до весны могли бы пастись наши кони и отдохнуть мои воины.

— Я передам хану Ангишу об этом.

— И передай подарки от нас. Скажи, что сын бухарского хана Муртазы, потомок великого Чингиза, по прозванию Кучум, желал бы заключить с ним мир и согласие.

— Все передам, как есть, — пообещал юзбаша, принимая подарки.

Оборванное кучумово воинство на лошадях с запавшими боками и выпирающими от бескормицы наружу ребрами все еще представляло собой немалую силу. Походили они на волчью стаю, что ушла от погони, вырвалась на простор, оставив далеко позади обложивших было ее охотников, и теперь готова разорвать любого, вставшего на пути. С такими лучше не связываться…