Путь Богини Мудрой - [2]

— Нельзя же так, — огорченно сказала она вслух и опустилась на топчан. Потянула за рукав Лионеля, чтобы сел рядом. — Что ты с собой делаешь, Лионель? В спальне холод, есть отказываешься… Так ты заболеешь. Ну, я прошу тебя. Скушай хотя бы половинку, не обижай маму.

Лионель улыбнулся и взял пирожок. Разломил его пополам и половину вернул девушке.

— Хорошо, Стрекоза… М-м-м, как вкусно! Передавай от меня поклон матушке Аманде.

— Передам. Но почему бы тебе самому не зайти? Ты давно у нас не был.

— Прости, но, наверное, я не смогу, — Лионель сидел, вперив задумчивый взгляд себе в колени, и пальцем собирал крошки с серого сукна ученической рясы. — Я как раз хотел тебе сказать… Осенью я хочу пройти посвящение, и уже известил об этом наставника.

— Но тебе же только семнадцать будет! — изумленно ахнула Лионетта. — И наставник позволил тебе?

— Позволил. Мне придется много заниматься, чтобы быть готовым к осени… — добавил он почти виновато и поднял глаза.

Как это часто случалось в последнее время, Лионетта едва не задохнулась, встретившись с ним взглядом. Глаза у него были черные и такие большие, что удивительным казалось, как они умещаются на худом и узком лице. Они горели как уголья и обжигали самую душу. Увы, девушка прекрасно знала, что их жар никакого отношения к ней, Лионетте, не имеет. И все же он заставлял забыть и о глубоких оспинах, которые обезобразили лицо, и о несимметричности и неправильности его черт.

— Я буду мешать тебе, да? — с горечью спросила она.

— Нет, что ты, — ласково отозвался он. — Ты никогда не мешаешь мне. Но тебе будет скучно со мной, Стрекоза.

— Мне никогда не бывает скучно, когда мы вместе!

Он улыбнулся ей и опустил подбородок на сцепленные в замок руки. Широкие рукава соскользнули, открывая узкие запястья и тонкие предплечья. Руки у него были как у девушки. Но Лионетта как никто знала, насколько обманчиво впечатление хрупкости и слабости, и какая сила духа заключена в мальчишески худом теле.

— Так мне можно будет, как прежде, приходить к тебе?

— Конечно, приходи, когда захочешь, Стрекоза.

Украдкой Лионель бросил взгляд на пюпитр с оставленной книгой, и у Лионетты упало сердце. Ему не терпится вернуться к своим занятиям, а она мешает. Все-таки мешает, что бы он ни говорил…

Лионетта встала и, улыбнувшись через силу, с деланной бодростью сказала:

— Ну, я пойду. Матушка затеяла сегодня стирку, нужно помочь.

— Конечно, Стрекоза.

— А корзинку оставлю у тебя, заберу в другой раз.

— Право, мне ни за что не осилить такую гору пирожков, — смеясь, запротестовал Лионель.

— Ну, угости товарищей.

— Хорошо.

Неотрывно глядя на нее жаркими черными глазами (и от этого взгляда сердце проваливалось в живот), Лионель тоже встал и подошел к ней. Лионетта затаила дыхание, закрыла глаза и почувствовала прикосновение узких ладоней к своим вискам.

— До встречи, Стрекоза, — сказал он и поцеловал ее в лоб. Для этого ему пришлось приподняться на цыпочки, а ей — немного наклонить голову, потому что роста они были равного. Любой, кто увидел бы их теперь вместе, не усомнился бы ни на секунду в том, что они родные брат и сестра. Оба невысокие и хрупкие, с черными глазами и волосами, только у Лионеля пряди свободно падали на плечи, а у Лионетты две длинные косы змеились по спине. И поцелуй, хотя и нежный, дышал одной только братской любовью.

— До встречи, Лионель, — отозвалась она, стараясь, чтобы переполнявшая ее горечь не просочилась в слова прощания. Лионель протянул ей варежки. Они были мокрыми от растаявшего снега и холодными, но Лионетта молча надела их.

Она потянула на себя дверь и вдруг замешкалась на пороге. Обернулась через плечо и увидела, что он уже стоит у пюпитра, и огонек свечи озаряет страницы раскрытой книги.

Двухэтажный каменный дом мастера Риатта стоял на Тополиной улице, в торговом квартале Аркары. На первом этаже располагалась мастерская и небольшая лавка, на втором жил сам мастер с женой и дочерью. Узкий двухоконный фасад с обеих сторон был зажат такими же домами, где жили такие же ремесленники. Улица круто взбегала вверх, потом так же круто спускалась вниз, и зимой, когда булыжная мостовая покрывалась льдом и снегом, ребятишки с визгом и хохотом скатывались вниз на санках, поднимая тучи снежной пыли. Пять лет назад и Лионетта обожала эту забаву. У них с Лионелем были одни на двоих санки, и когда они неслись с горы, Лионетта, сидевшая сзади, замирала от восторга и страха, и крепче прижималась к другу, обнимая его за пояс. Дом мастера Германа стоял прямо напротив дома мастера Риатта, как зеркальное отражение. Из окон на вторых этажах выглядывали госпожа Ромили — мать Лионеля, — и госпожа Аманда — мать Лионетты, — и в голос кричали своим чадам, чтобы те шли домой, сушиться и греться. Дети, конечно, делали вид, что не слышат. Да и как услышать, когда ветер свистит в ушах, перемешиваясь с радостным смехом друга?.. Потом в Аркару пришла оспа, не стало мастера Германа и госпожи Ромили, дом их заколотили, а Лионель окончательно перебрался жить в храм и больше не катался на санках с горы.

Лионетта постояла немного, глядя на играющих ребятишек. На душе было тоскливо. Как ей хотелось, чтобы Лионель вернулся в дом своих родителей, оставил храм, оставил свою Богиню! Но если он примет посвящение, этого не случится уже никогда. Богиня не отпустит его, а дом перейдет во владение храма — в качестве взноса нового служителя Гесинды.