Путь Базилио - [25]

— Не надо так… ну позязя… — простонала сражённая поняша.

Горячий язык Пьеро прошёлся по её шее, оставляя на нежнейшем голубом подшёрстке трагически-влажный след.

— Что ты со мной делаешь… — только и смогла выговорить пони, когда Пьеро добрался до тугого животика, где розовело маленькое упругое вымя с напряжёнными сосками.

Вконец разомлевшая поняша закатила глаза. С опустившейся в страстной гримаске губы потекла слюна, хвост сам собой задрался и отодвинулся в сторону, открывая сокровенные уголки. Из горла вырвалось хриплое, призывное ржанье.

Пьеро оторвался от вымени и бросился, как на амбразуру, на круп любимой, срывая с себя одежду.

— С-cкобейда! — только и сказал Карабас, встряхивая огромной головой и пытаясь удержать чих. Не получилось: механизм заработал, в груди бухнуло, тело раввина содрогнулось.

Арлекин, сидящий у корней пинии и от нечего делать крутящий в руках бэтмена, ища у того хоть какую-нибудь дырку, чтобы присунуть, поднял голову и ухмыльнулся.

— Шеф, чё стряслось?

Карабас не отвечал, раскачиваясь и громогласно чихая. Из бороды раввина сыпалась то ли перхоть, то ли дорожная пыль.

Наконец, приступ кончился. Вспотевший, вымотанный бар Раббас утёр пот со лба и со вздохом уселся на повалившийся сосновый ствол.

— Влип наш Пьероша, — сказал он Арлекину. — Хочешь, покажу, что сейчас у него делается?

Арле кивнул — и через секунду подпрыгнул на месте, схватишись обеими руками за причинное место.

— Буээээ! Шеф, ну нельзя же так… — простонал он. — С кем это он?

— С поняшей, — вздохнул Карабас. — Рановато мы их встретили, я думал, они далеко от Кавая не уходят… Дай-ка я её голову посмотрю… — Фффу, никак не могу прорваться через хочку, — пожаловался он через некоторое время. — Ладно, мы с подсознанки зайдём… А, поняша непростая. Грациозность — двести с гаком, не меньше. То есть это почти пуся, ей бы в балаклавке ходить… н-дя…

— Чего? — не понял Арлекин.

— Ну смотри, — Карабас, как всегда после чихания, был крайне благодушен и позволял подчинённым задавать глупые вопросы. — У поняш — естественная иерархия по уровню няшности. Обычная няшность — граций сто. То есть это, конечно, прелесть, но не прелесть-прелесть. Хотя эффект накапливается. Если находиться рядом с поняшей, она тебя со временем подчинит. Но чтоб вот так размазать, подмять и в себя влюбить — это могут только девочки за двести граций. А бывают и выше. Которые образуют Высший Полусвет и имеют право посещать Пуси-Раут. Что такое раут, слыхал, задрыга?

Арлекин помотал головой.

— Званый вечер без танцев. Что такое званый вечер, тебе хоть понятно?

— Ебля, что-ли? — сообразил Арлекин.

Карабас усмехнулся в бороду.

— Не совсем. Они там решают вопросы. Можно сказать, что это высший совещательно-консультативный орган, с некоторыми правами законодательного. Но не то чтобы парламент… — раввин задумался, копаясь в бороде. — В общем, там всё определяет не подсчёт голосов, а интриги. Что такое интрига, знаешь?

Арлекин утвердительно закивал.

— И что же это, по-твоему? — не отставал Карабас.

— Ну… когда ты чем-то занят, вокруг не смотришь, а кто-то сзади подобрался и присунул, — объяснил тот.

— В чём-то ты прав… — задумчиво протянул раввин. — Только они это делают словами. И няшем. А чтобы друг друга не обняшить в патоку, они носят балаклавы, такие мешки на головах, что-ли. Если мордочки у поняши не видно, няшность снижается до терпимой. Ну хоть это тебе доступно, педрилка картонная?

— А что такое картонная? — недоумёл Пьеро.

Бар-Раббас только рукой махнул — потом, мол, не в этом соль.

— Так вот, на нашего Пьерика набрела поняша. И включила на него теплоту, причём довольно успешно. Вот только он её, паршивец этакий, своим эмо-полем накрыл. Они и склеились. То есть смотри что получается: она его няшит, он её любит и хочет, накрывает чувствами, она от этого плывёт и ещё сильнее няшит. В общем, замкнутый круг. И теперь они будут любить друг друга до отвала. Чёрт, как же мне сигары не хватает…

— И чего? Мы будем тут ждать, пока они наебутся? — не понял Арлекин.

— Spiritus quidem promptus est[6], — пробормотал раввин. — Наебутся и отрубятся. Главное, чтобы мозолей себе не натёрли. Хотя и натрут — невелика беда… А с этой пусей я потом сам поговорю. Всё равно идти через них, не так ли? Нам нужен легальный статус и источник средств. Ты же не хочешь топать до Директории своими ногами? И, наверное, тебе нужен ежедневный завтрак, обед и ужин, в отличие от нашего дорогого Базилио? Так вот, мы заявим себя артистами. По понятиям у артистов есть право свободного прохода. Я буду директор труппы, вы с Пьеро — актёры, устроим эмпатетический театр. Девочки любят слэш. Будут течь с брызгами и нести нам маленькие золотые кружочки, кои мы все так любим, — раввин зевнул, прикрыв рот ладонью.

— Эмо-театр? Слэш? То есть мы с Пьеро со сцены? — дошло до Арлекина. — А что, шеф, нехилая идея. Если это будет такой же отвал башки, как сейчас… А всё-таки Мальвина — скобейда, схуялью крытая, — нелогично завершил он.

— Кто бы спорил, только не я, — раввин вытянул из травы упругую былинку, сгрыз мягкий кончик и принялся ковырять между зубами, пытаясь достать застречку.