Путь Арсения - [70]
Дальше Науменко показывает картину отступления белой армии.
«Войска отступали в паническом беспорядке, — сообщал он. — Командиры растерялись, распорядительности не было никакой. Каждую минуту нужно было ожидать, что следовавшая по пятам кавалерия противника бросится в атаку... Делается последняя попытка предупредить атаку. Красные и белые кавалеристы выхватывают шашки и уже бросаются друг на друга, но... в последний момент белые не выдерживают и бросаются обратно. За нами несется конница противника. Жуткий момент, особенно для пехоты. Целыми ротами, бросая винтовки, поднимая руки вверх, пехотинцы сдаются в плен. Большевики продолжают преследовать...
По дороге без остановки в три ряда двигалась лента людей, лошадей. Поломанные экипажи, орудия, пулеметы. Конница топтала пехоту. Пехота, прорываясь к переправам, старалась оттеснить конницу. А красные отрезали тыл...»
Такую уничтожающую оценку дал врангелевский генерал «решающему» и «молниеносному» наступлению Врангеля. С большими потерями в людях и технике врангелевцы в беспорядке отступили.
Беспощадными мерами Врангель старался призести в порядок потрепанные в боях части своей армии. Он не хотел признать, что разгром его войск на правом берегу, в районе Никополя и особенно в боях за каховский плацдарм,— начало катастрофы. Генерал Слащев, правая рука барона, отлично это понимал. В своей книге, вышедшей под громким названием «Требую суда общества и гласности», он пишет: «Я, Слащев, в период Каховской катастрофы указал Врангелю на угрожающее положение фронта. Врангель ответил в письме: «Дела наши на фронте с божьей помощью идут хорошо, и я не знаю, отчего Вы ими обеспокоены».
Врангель спешит. Он готовится к новым боям. Он все еще верит, что достаточно одного мощного удара, и фронт красных перестанет существовать.
Войска Южного фронта, особенно в боях на плацдарме, понесли серьезные потери. У них мало снарядов и артиллерии, а главное — не хватает конницы, которая могла бы перерезать конным массам Врангеля отход к Перекопу. Переброска Первой Конной с польского фронта па Южный еще не завершена. 4 октября В. И. Ленин послал Реввоенсовету Первой Конной армии телеграмму:
«Крайне важно изо всех сил ускорить передвижение вашей армии на Южфронт. Прошу принять для этого все меры, не останавливаясь перед героическими. Телеграфируйте, что именно делаете. Предсовобороны Ленин»,
Фрунзе получил донесение о приближении к фронту частей Первой Конной. Это была решительная подмога. Врангель переходил к обороне на всем фронте. Весь пыл наступления у него иссяк. Зная, с каким беспокойством Владимир Ильич следит за борьбой на Южном фронте, Фрунзе поручил члену Реввоенсовета фронта С. И. Гусеву послать телеграмму Ленину с сообщением о первых успехах Красной Армии, одержанных над белогвардейцами Врангеля. Перед отправкой телеграммы Михаил Васильевич и С. И. Гусев вместе исправили и уточнили ее текст. Воодушевленный успехом, Михаил Васильевич начал разрабатывать план дальнейших операций. Он готовился к последнему и решительному сражению с Врангелем.
А в это время в Москве произошли неожиданные для Фрунзе события. Телеграмма, адресованная Ленину, попала в газеты и вызвала бешеную злобу Троцкого.
Центральный Комитет партии отверг все домогательства Троцкого. В. И. Ленин в тот же день, 16 октября, запросил Фрунзе: «Верны ли оптимистические сведения, сообщенные тов. Гусевым?» «Верны», — категорически подтвердил Фрунзе. В следующей телеграмме В. И. Ленина Фрунзе получил наказ Центрального Комитета: «...Во что бы то ни стало па плечах противника войти в Крым. Готовьтесь обстоятельнее, проверьте — изучены ли все переходы вброд для взятия Крыма. Ленин».
Решающие бон
Наступила осень. Октябрь был уже на исходе, когда походным порядком прибыла на Южный фронт Первая Конная армия и сосредоточилась на правом берегу Днепра, за Кахозкой.
В Харьков, где тогда находился штаб фронта, Михаил Васильевич вызвал командующих и членов Реввоенсовета армий для обсуждения стратегического плана разгрома Врангеля. Это историческое совещание состоялось 26 октября. В салон-вагон командующего фронтом, где собирались командиры, вошел человек, с первого взгляда показавшийся Михаилу Васильевичу удивительно знакомым. Фрунзе пристально всматривался в него, стараясь вспомнить, где же они встречались. Вошедший, увидев Фрунзе, тоже в изумлении остановился.
— Арсений! — первым воскликнул он.
«В Стокгольме, на четвертом съезде... делегат от Луганска»,— вспомнил, наконец, Фрунзе.
— Ворошилов... Старый друг. Так ты — Первая Конная?
— А ты командующий фронтом?
Старые друзья крепко обнялись.
После, вспоминая о встрече с Фрунзе в штабе Южного фронта, К. Е. Ворошилов писал:
«Так вот он кто Фрунзе-Михайлов, о котором так много славных, граничащих с легендами вестей и слухов! Вот он, большевистский воспитанник иваново-вознесен-ских и шуйских ткачей.
На столе огромная карта, на которой видно, что враг, последний враг русской революции, с удесятеренной наглостью пытается расширить район своих действий...
И вчерашний подпольщик, большевик Арсений, с изумительной ясностью и поражающим авторитетом истинного полководца развивает в деталях предстоящие решительные операции Красной Армии».
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.