Путь Арсения - [67]
— Значит, без агитации? — спросил Фрунзе.
— Только факты, только жизнь — это и есть лучшая агитация.
Когда Фрунзе начал рассказывать, звякнул телефон. Ленин снял трубку:
— Да, да. Скоро приду. Очень важное заседание. Скоро закончим, — разговаривая, Владимир Ильич смотрел на Фрунзе и время от времени лукаво подмигивал ему. Положив трубку, он сказал:—Это домашние. Еще немного, и наша тайная пирушка погибла бы, а!
— ...После Уфы, — продолжал Фрунзе, — обозы наши далеко отстали: слишком быстро мы наступали. Бойцы на фронте оказались без хлеба, без патронов. Распутица страшная, невозможно проехать — телеги утопают в грязи. Пришлось поагитировать в деревнях. А там — мужчин нет, все на фронте. Кто с нами, а кто у Колчака, по мобилизации. Дома одни женщины, а народ этот самый упорный. Никакой агитацией его не возьмешь. Тогда приказал я не «агитировать», а прийти и сказать правду: вот, мол, сами видите, бойцы голодают, нет хлеба, нет патронов. Могут отступить. Слушали бабы молча и хоть бы слово в ответ. Так и разошлись.
— Значит, сорвалось?— нахмурился Владимир Ильич.
— Да нет, —; усмехнулся Фрунзе. — Случилось то, чего мы и не ожидали. Вечером, когда уже стемнело, у застрявшего в грязи обоза вдруг появился из темноты большой отряд. Охрана забеспокоилась, вскинула винтовки. «Стой!» — предупреждает. А в ответ из темноты голоса. Ругают бойцов: «Вы что, ошалели никак! Это мы — бабы...» И вот каждая взяла по три буханки хлеба да по цинке патронов. А всего их явилось человек пятьсот или шестьсот. Подоткнули юбки повыше и, кто в лаптях, кто в опорках, пошли, утопая в грязи, на позицию. За ночь бабий караваи прошагал 50 верст. И хлеб и патроны доставили в целости...
Слушая Фрунзе, Владимир Ильич чуть подался вперед. Лицо его было серьезно. Когда Фрунзе умолк, Владимир Ильич вскочил, прошелся по комнате и, остановившись против собеседника, сказал:
— Вот она, наша сила, Михаил Васильевич! То, что вы рассказали, — изумительно! Подвиг! Ну-ка, после того, что сделали ваши женщины, пусть кто скажет, что женщина не за Советскую власть! А теперь слушаю, продолжайте!
— Однажды наш телефонист-разведчик включился в провод колчаковцев, — снова начал Фрунзе. — Разговоры всякие, и вдруг слышит: генерал Пепеляев вызывает к телефону полковника Ухтина, командира шестого Марьинского полка. Оказывается, Пепеляев недоволен Ухти-ным за то, что тот отступает перед красными войсками. Разговор у них был примерно такой...
— Одну секунду, — перебил Владимир Ильич и поспешил к закипевшему чайнику. Он налил чай, разложил на столе салфетку с хлебом и сахаром.—Так, так, продолжайте!
— Пепеляев кричит Ухтину: «Я приказываю вам уничтожить красных! Там их кучка какая-то, жалкий сброд...» Ухтин отвечает: «Ваше превосходительство, это страшная кучка. Они идут в штыки на бронепоезд. Остановить их невозможно!»
— Так и сказал — остановить невозможно! — засмеялся Ленин.
— Да. Телефонист вернулся, доложил командованию. Через два часа полк Ухтина выбили и растрепали по всем правилам.
— Да, на борьбу поднялся народ, весь народ, — тихо произнес Лепин. — Он борется против помещиков и буржуазии за свои права, за свою Советскую власть. Этого не могут понять ни империалисты, ни белогвардейцы. Когда рабочий и крестьянин воюют за свое кровное дело, они самые сознательные, самые бесстрашные солдаты, солдаты социалистической революции. Победить их невозможно. Вопреки предсказаниям наших врагов о скорой гибели Советской власти, о том, что пролетариат не сможет управлять государством, что без помощи буржуазии ему не обойтись, наша революция убедительно доказала фальшь, моральное и политическое растление всех и всяческих соглашателей, в первую очередь эсеров и меньшевиков. Мы, большевики, верили в силы пролетариата, в союз пролетариата и крестьянства и оказались правы. Революция выдвинула много способных людей, удивительно много. Она воспитала прекрасных организаторов, государственных деятелей, полководцев... Кстати, помните, в Стокгольме вы интересовались военными делами... Изучали военное дело... в тюрьме, на каторге... А ведь это пошло впрок. Как-то, говоря о ваших действиях против Колчака, один из старых генералов утверждал, будто он помнит, что вы учились в каких-то военных академиях. Что ж, пусть хоть это останется в утешение битым генералам.
Владимир Ильич поднялся из-за стола, подошел к знакомой уже Фрунзе карте на стене кабинета и, показав на врезавшийся в море треугольник Крымского полуострова, сказал:
— Надеюсь, участь барона Врангеля будет не лучше участи адмирала Колчака...
Резкий телефонный звонок перебил речь Владимира Ильича.
— Кажется, мы засиделись с вами, — берясь за трубку, сказал он. — Как? Четвертый час? Невероятно... Не может быть? Сейчас же иду.
— Зайдите ко мне завтра, — прощаясь с Фрунзе, уже на улице сказал Владимир Ильич. — Все мандаты и постановления будут готовы. До свидания, товарищ Арсений!
— Спокойной ночи, Владимир Ильич!
На следующий день, закончив все свои дела в главном штабе, Фрунзе поехал к Ленину. Встретил его быстро спускающимся вниз по широкой лестнице.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.