Пустыня внемлет Богу - [13]

Шрифт
Интервал

Пустынный дворец, в котором лишь неслышно снует прислуга, стараясь вообще стушеваться, да слышится хохот, вой, шипение и крики животных в вольерах, как ни странно, успокаивает внука бога, тем более что впервые он все время с матерью.

Ест, пьет и подолгу просиживает с нею у вод Нила, слушая негромкое пение, а иногда постанывание ветра в высоких камышах. Шорох вод слышится ему то вкрадчиво-гибельным, то откровенно спасительным, а когда ветер замирает и, свернувшись клубком, как зверь в вольере, засыпает, беззвучные камыши, подобно арфам, замершим после концерта, но всегда присутствующим накопившейся в них и жаждущей прорваться музыкой, несут скрытую, но столь ощутимую отзывчивость на каждое движение его души, словно бы всегда были, есть и будут немыми и поддерживающими свидетелями его существования.

Го, что огненным лезвием рассекло внутренности его и погрузило но мрак в ту ночь, ослабевает, бледнеет, края раны срастаются. Сонм сомнений, как облако мошкары, призрачно пляшущее над ночными плавнями Нила и исчезающее с первым проблеском солнца, объемлет душу: быть может, это был всего лишь страшный сон, порожденный тем ночным рассказом Уна, и теперь ему искренне жаль и воспитателя, и Реджедет, которые из-за минутной его несдержанности поплатились своим положением, а может, и жизнью.

Смутно, по каким-то мельком замеченным признакам — порванному жесткими пальцами стражников платью Реджедет, заломленным ими же за спину рукам Уна, бессловесному страху в глазах снующей вокруг тенями челяди — он догадывается, что за всеми этими улыбками, роскошными церемониалами и праздничным кликушеством скрыта иная, жестокая и гибельная жизнь. И еще он твердо знает, что никогда не спросит обо всем этом мать, любовь которой — единственная настоящая опора его жизни.

Праздник вод, высоких и многих, Ипет-су длится месяц, и в какой-то миг кажется, что это уже навечно установившаяся форма времяпровождения, и на всю жизнь запомнятся внуку бога эти редкие по глубине и наполненности дни в пустынном дворце, навсегда научившие его быть очарованно верным одиночеству в лоне вод многих, земель бескрайних, небес бесконечных посреди отголосков дальнего, длящегося беспамятного праздника.

Время, кажется, замерло. Солнечный день нескончаем. И все же незаметно что-то меняется: в какой-то миг обнаруживаешь, что воды явно понизились, плеши земли, влажной и неотвердевшей, осторожно, но прочно показываются из-под воды неким миром, забытым в пьяном беспамятстве сорвавшегося со всех цепей люда, но всегда надежно существовавшим под стихией текучих пространств. Протрезвевшие от вернувшегося чувства земного притяжения, земледельцы начинают взрыхлять еще не просохшие поля, забрасывать в борозды зерна, приспела пора готовиться в школу, что впервые предстоит внуку бога.

Жизнь во дворце вошла в обычную колею с церемониями утреннего вставания деда, его омовением, умащением его божественной головы благовонными маслами, одеванием, снующими по всем направлениям, вместе с прислугой, важными, судя по облачению и массе навешанных драгоценностей, лицами, чья суета особенно подчеркивается замершими по всем углам стражниками и какими-то явно незапоминающимися, подобно привидениям, фигурами, периодически возникающими из-за каждой колонны, из любой щели и прислушивающимися к малейшему подозрительному шороху и звуку.

И вновь однажды ночью внезапно проснется внук бога, но не вскочит в испуге и страхе, а будет лежать с замиранием сердца в своей постели, среди знакомо и прочно окружающих его вещей, но какой-то постанывающий низовой ветер, никогда ранее им не слышанный, таившийся в его слуховой памяти, ударит ему в лицо вместе с лучами света, размытыми этим светом ликами женщин, полными испуга, страха и участия. Голоса их, стон ветра, шелест камышей, шорох вод неотменимо застолбили первый проблеск его сознания.

И возникают другие места, непривычно низкие потолки, комнатка, рядом с которой может показаться роскошной каморка самого презренного слуги во дворце. Вокруг незнакомые, но и не пугающие то ли люди, то ли тени. И ощутимо вливается жизнью небесная сладость молока, и вожделен запах груди кормилицы, подобный мелодичному пению, веющему поверх груди на незнакомом, но и так без слов понятном наречии любви и приязни вместе с легким дыханием поющей.

Все это пришло из глубин сознания впервые, неотменимо воспринимаясь как сокровенное, первичное, лишь до сих пор таившееся залогом истинного существования в нем, и только в нем, и в этом смутно, но ощутимо нащупывалась основа, крепкая, корневая, как те корни, из которых сплетается корзина его жизни.

И с этим новым знанием внук бога погружается в ласково объемлющие его высокие и многие воды сна.

Глава вторая. Дельта

1. Черный ларец и черная дыра

Незабываемы дни юности. Испепеляющий жар пространств дружески льнет к легкому, молодому, почти нагому телу: ощутима лишь прохладная тяжесть нагрудного ожерелья в пять рядов бус, набедренная повязка вместо первого пояска, до которого он, совсем малыш, бегал голышом, да сандалии из кожи, закрепленные ремешками поверх пяток. Юноши царского двора, пройдя божественное посвящение, бреют головы наголо, он же скрывает свои черные, дико растущие волосы под благообразным, аккуратно подрезанным париком: посвящение ему еще предстоит. Изгладились шрамы давней ночи в Ипет-су, но ощущению абсолютной раскованности мешает небольшим горбинка носа рядом с прямыми от лба носами сыновей и внуков наместника бога Амона-Ра на земле.


Еще от автора Эфраим Ицхокович Баух
Горошки и граф Трюфель

Сказка для детей старшего дошкольного и младшего школьного возраста.


Над краем кратера

Судьба этого романа – первого опыта автора в прозе – необычна, хотя и неудивительна, ибо отражает изломы времени, которые казались недвижными и непреодолимыми.Перед выездом в Израиль автор, находясь, как подобает пишущему человеку, в нервном напряжении и рассеянности мысли, отдал на хранение до лучших времен рукопись кому-то из надежных знакомых, почти тут же запамятовав – кому. В смутном сознании предотъездной суеты просто выпало из памяти автора, кому он передал на хранение свой первый «роман юности» – «Над краем кратера».В июне 2008 года автор представлял Израиль на книжной ярмарке в Одессе, городе, с которым связано много воспоминаний.


Ядро иудейства

Крупнейший современный израильский романист Эфраим Баух пишет на русском языке.Энциклопедист, глубочайший знаток истории Израиля, мастер точного слова, выражает свои сокровенные мысли в жанре эссе.Небольшая по объему книга – пронзительный рассказ писателя о Палестине, Израиле, о времени и о себе.


Солнце самоубийц

Эфраим (Ефрем) Баух определяет роман «Солнце самоубийц», как сны эмиграции. «В эмиграции сны — твоя молодость, твоя родина, твое убежище. И стоит этим покровам сна оборваться, как обнаруживается жуть, сквозняк одиночества из каких-то глухих и безжизненных отдушин, опахивающих тягой к самоубийству».Герои романа, вырвавшись в середине 70-х из «совка», увидевшие мир, упивающиеся воздухом свободы, тоскуют, страдают, любят, сравнивают, ищут себя.Роман, продолжает волновать и остается актуальным, как и 20 лет назад, когда моментально стал бестселлером в Израиле и на русском языке и в переводе на иврит.Редкие экземпляры, попавшие в Россию и иные страны, передавались из рук в руки.


Оклик

Роман крупнейшего современного израильского писателя Эфраима(Ефрема) Бауха «Оклик» написан в начале 80-х. Но книга не потеряла свою актуальность и в наше время. Более того, спустя время, болевые точки романа еще более обнажились. Мастерски выписанный сюжет, узнаваемые персонажи и прекрасный русский язык сразу же сделали роман бестселлером в Израиле. А экземпляры, случайно попавшие в тогда еще СССР, уходили в самиздат. Роман выдержал несколько изданий на иврите в авторском переводе.


Ницше и нимфы

Новый роман крупнейшего современного писателя, живущего в Израиле, Эфраима Бауха, посвящен Фридриху Ницше.Писатель связан с темой Ницше еще с времен кишиневской юности, когда он нашел среди бумаг погибшего на фронте отца потрепанные издания запрещенного советской властью философа.Роман написан от первого лица, что отличает его от общего потока «ницшеаны».Ницше вспоминает собственную жизнь, пребывая в Йенском сумасшедшем доме. Особое место занимает отношение Ницше к Ветхому Завету, взятому Христианством из Священного писания евреев.


Рекомендуем почитать
Недуг бытия (Хроника дней Евгения Баратынского)

В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.


На заре земли Русской

Все слабее власть на русском севере, все тревожнее вести из Киева. Не окончится война между родными братьями, пока не найдется тот, кто сможет удержать великий престол и возвратить веру в справедливость. Люди знают: это под силу князю-чародею Всеславу, пусть даже его давняя ссора с Ярославичами сделала северный удел изгоем земли русской. Вера в Бога укажет правильный путь, хорошие люди всегда помогут, а добро и честность станут единственной опорой и поддержкой, когда надежды больше не будет. Но что делать, если на пути к добру и свету жертвы неизбежны? И что такое власть: сила или мудрость?


Морозовская стачка

Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.


Тень Желтого дракона

Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.


Избранные исторические произведения

В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород".  Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере.  Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.


Утерянная Книга В.

Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».