Пустыня внемлет Богу - [102]
Проснулся в холодном поту и теперь лежит рядом с этой глупейшей женщиной необыкновенной красоты, по-собачьи верной ему, но излить ей душу он не может, ибо стеклянное непонимание в ее преданных глазах выведет его из себя.
Теперь уже не уснуть, и странный поток мыслей втягивает его, знобя, в свое течение. Он видит себя малым прихрамывающим существом среди рослых царских принцев на переменах или в классе, и они как бы ненароком дают ему тумаки, гримасничают за его спиной, а в то время, когда он отвечает учителю, закатывают глаза и цокают языками. Они вообще безразличны ко всему, что пытаются вбить им в голову, как будто не им вскоре предстоит управлять страной, как будто, не сознавая, предвидят свое будущее, но даже в самых страшных видениях не могут они представить, что будут ползать в ногах этого уродца, обливаясь слезами и мочой, умоляя оставить их в живых. О, он отлично знает, как можно обмочиться от страха, рожденного в одинаковой степени ужасом смерти или слепым обожанием. Однажды Мернептах, перед которым он млел и старался вообще на цыпочках проходить мимо гулявших на переменах старшеклассников, окликнул его. По сей день он не знает, по какому поводу. От неожиданности он обмочился. Брезгливость перекосила лицо уверенного в своем будущем Мернептаха. Не в силах сдвинуться с места, в тот миг он понял, что эту слабость не простит ни себе, ни тем более Мернептаху, ощутил как открытие, которое приведет его, шутка ли, на трон вседержителя: человек может вынести все, ибо унижающая его жестокость рождает страх, страх же пестует ненависть, которая переходит в обожание, в желание стелиться ковром под ногами сильного, в безоглядную собачью любовь.
Это может стать безотказным инструментом власти в сочетании с не знающей послаблений жестокостью, с одной стороны, хитростью и изворотливостью — с другой, а уж этого у него было с избытком, вероятно от ущербности физической: короткой ноги, сухотной руки, странного строения черепа, который, стоило ему раскрыть рот в улыбке, обозначался с какой-то крокодильей хищностью.
Дефекты эти в слабой степени отмечались у отца его и деда, великого Сети, но почему-то именно он, сын одной из фавориток, впавшей после его рождения в безумие и при каждом посещении ее в доме умалишенных повторявшей ему с блеском в глазах, что она — любимейшая жена властителя Кемет, наследовал все это в отличие от остальных принцев, рослых и красивых, правда чаще всего глупых, что говорило об умственной недалекости истинных их отцов, а уж о них шепотки не умолкали во всех уголках дворца.
С юности любил он часами просиживать у крокодильего питомника, испытывая временами истинный трепет перед этими животными, которых и по сей день считает священными. С настороженным вниманием следил за тем, как они пожирают мясо, бросаемое им служителем. Иногда тот, заметив интерес юноши, присаживался рядом, и навсегда врезались в память его слова о том, что вид открытой раны раздувает ноздри и разжигает аппетит этих животных. Он видел, как бледнеют лица окружающих при виде открытой раны или вывалившихся внутренностей: они это вынуждены были наблюдать во время посещения бойни, что входило в учебную программу. Он же не испытывал никакой брезгливости, даже странное влечение к этому, и ему пророчили быть врачом, особенно после того, как один он вызвался ходить на практические занятия по бальзамированию.
Так или иначе, когда в последние годы Сети покрылся паршой и нарывами, он единственный из его сыновей и внуков вызвался менять ему повязки, вскрывать нарывы, обмывать раны, при этом стараясь какими-то словами и прикосновениями облегчить страдания старика. Честно говоря, делал он это бескорыстно, в обмен на молчаливую, но горячую благодарность страдающего, которой ему, сыну и внуку, так не хватало в жизни. О том, что он делает это небескорыстно, а с далеко идущими целями, узнал он из шепотков, гуляющих сквозняками по бесконечному дворцу, и взял это в расчет. Еще одно существо необыкновенной красоты, некое воплощение милосердия, жена Мернептаха, тоже пыталась облегчить страдания властителя, давала ему пить, часами просиживала около него, щебеча глупые байки, и белая ручка ее ненароком сталкивалась со слабой ручкой хромого юноши, так самоотверженно копающегося в омерзительных ранах старика.
И тут он совершил промах, который мог стоить ему жизни, но, если оглянуться назад или вправо, на женщину, спящую рядом, оказался для него судьбоносным. Всего-то он попытался прикоснуться к ней и нашептать на ушко какие-то слова, как он делал со стариком, и эта глупышка, не соображая, что делает, сказала об этом супругу. Благодаря тем же шепоткам да и присущему ему чувству приближающейся опасности он понял: люди Мернептаха находятся в считанных минутах от него, и тут не поможет сам Сети, хотя корона и жезл власти всегда рядом с ним.
Он отлично помнит, как тенью проскользнул, стелясь по стенам и прячась в кустах, движимый каким-то инстинктом, к крокодильему питомнику, моля богов, чтобы там оказался знакомый служитель. Коротко и четко рассказал ему об угрозе и тут же был упрятан им в месте, где хранилось мясо для животных и куда из-за устойчивого запаха гнили и слабо ощущаемой вони никто никогда не заходил. Мясо здесь долго не залеживалось, да и его, внука правителя, служитель достаточно быстро переправил в надежное место, ибо давно был связан с уголовниками, которые занимаются главным образом грабежом пирамид и по сей день. Помня, что они спасли ему жизнь и еще оказали немало услуг, он всегда к ним снисходителен.
