Пустыня - [33]

Вязание, зря всё-таки не настропалилась: каждый новый ряд возможен только на предыдущих, и каждый стежок, петля проясняет всё больше, какой будет материя, каким ковер — зря, что ли, мойры в той самой Греции, тоже фантазерки, судьбоносные девки в античных вьетнамках, сломали себе глаза за ткацкой работой?

Но вряд ли можно собственный образ самому себе и окружающим сплести, почти как коврик из дранок — совершенно новый, произвольный, какой захочется.

Бабушка, которая из Сибири, плетёт такие коврики — нынешним летом, нарезав всякую хлопковую изношенную дребедень и сшив в нитки, сама вытачивала себе крючок. Она всегда так делает. Сама вырезает его из березовой веточки. В том я вижу некий глубокий, почти сакральный, религиозный смысл.

Он потом долго «прилаживается» к руке, натирает мозоли, вгоняет занозы, пока не пооботрутся торчащие волоконца и станет совершенно гладкий. Глаже морского камня.

Кажется, нить основы, в отличие от нити утка, не зависит от ткущего меня, а зависит от ткущего кого-то другого — вероятно, там, наверху. Но я всё же думаю, что нет и не может быть никаких «откатов». Оправдание добра? Добру нет оправдания!

Нет оправдания нашим поступкам, ошибкам, низости, подлости, предательству. Концепция далёкая от гуманизма. Не предполагает разговора с тем, кто не понимает. Непонимание не устраняет предмет, а убивает собеседника.

Кстати, знаешь вот что? Я же взяла с собой ноутбук, так? Ну, и тут же хранятся все те мелодии, которые, пожирая трафик, втекали на жёсткий диск моего компьютера с твоего. Словно дыхание рот в рот. Словно…

В общем, я сейчас буду их слушать. Заварю себе ещё шоколадного чая… Ни разу в жизни до настоящего времени не пила. Жую «Тоблерон». Скоро будет воротить от одного вида шоколада. Еще доем всё-таки плитку, и тогда.

«Ротонда»

На вторую неделю после развода я стала напоминать себе одного из постоянных героев порванных сновидений, грустного гнома, психически больного и неопрятного. Комната обросла мелкими предметами, целыми грудами, словно лес — пухом инея: здесь валялись все дискеты, очки, шнуры и ключи, которые успели поднакопиться за недолгое время нашей совместной жизни. Подсвечники, их мы особенно любили. Цветок, что ещё юным, зелёным ростком я вывезла в спичечном коробке во влажной вате из дома нашей глазовской бабушки, теперь снова ставшей только его.

Вот кто бы мог утешить — Валентина Николаевна, с самого начала во всём бывшая на моей стороне, хоть я чужая, малознакомая молодая женщина, а не родной горделивый внук, кровь от крови. Жаль, что мы живём оба так далеко от нашей старшей родины. Растём, пересаженные на чужую почву, как те цветки. Каждый нося в душе тоску по родным местам: он — по солнечной стране, я — по отдалённым краям, о которых так много говорю… Но если бы родилась в Москве, разве можно Москву считать родной? Ей ведь никто не дорог.

В большом всенародном странствии, переселении семей и поколений, мы с ним вдвоём, каждый, играем собственную роль…

Но наш дуэт уже состоялся. Аплодисменты зала, входит ведущий и представляет следующих.

Вместе с собой унёс то, что звучало в доме весь день — осиротил меня, лишил мелодий, которые привыкла считать своими. С самого начала понимала каким-то шестым чутьём, при расставании больно осядет отсутствие музыки. Тишина. Молчание. Немота.

Да, я, наверно, боюсь. У нас всюду ритмы, песенки, электронная пульсация, дурацкие аккорды — мы пугаемся молчания. Опасаемся остаться наедине с собой. К счастью, тишина не бывает абсолютной, прямо совсем как свобода, в неё постоянно вкрапляются, вмешиваются, вторгаются — бытовая бессмыслица: шум воды из-под крана, стук молотком этажом выше, шаги, шорох собачьих когтей по паркету, гул машин, поездов — да мало ли их, звуков.

Абсурдная жёлто-оранжевая с двумя нарисованными синими точками — по одной под каждым янтарным глазом — вчера забытая Света, однокурсница нереальных людей. И, в том числе, моя. Выдумала программу — «День тишины».

Только в таком безумном, беспокойном, бестолковом месте, как Москва, можно представить себе вечер, где гвалтуют и много курят люди, сошедшиеся на сейм, чтобы пошуметь и поорать о тишине.

Чушь собачья. Если бы кого-то из нас действительно интересовала тишина, нас бы здесь не было. Нас именно что занимают слова, шумы, звяк посуды, смех, слёзы, чьи-то заинтересованные взгляды и случайные прикосновения. Полный набор. Как список интересов в «живом журнале» на странице информации о пользователе.

«Ротонда» в лёгком углублении Нескучного сада, где пятью годами раньше собирались на свои эльфятники толкиенутые. «Ротонда» — место, полное людей «с закосом» под странных и сумасшедших. Опять враньё, мы все тут преуспеваем и насквозь адекватны. Просто хотим позволить себе на досуге известную долю слегка азартного сумасшествия. Карусель. Аттракцион, игральные автоматы, просто здесь никто не проигрывает, вот и вся разница. Даже не больно. Сумасшествие получается игрушечным, ну так ведь оно и впрямь понарошку. Стилизация, китч, легкий стёб. Кто не понял, пусть отправляется в бар.

Как и предрекали, здесь собрался целый зоопарк, кого принято именовать «мифическими персонажами», а Ленка, которая вот-вот должна появиться, говорила о некоем Коровкине — «Божьеве-Коровкине?» — переспросила я, ненавидя себя за плоское остроумие. Меня примирило с остротой разве то, что на сей раз она не снискала даже и тени улыбки.