Пустынник Агафон - [6]
Когда мама чуточку пришла в себя, она категорически объявила, что запрещает бабушке таскать меня по церквам. Папа с ней согласился.
— Ты можешь хоть каждый день якшаться с Василиями и прочими преподобными отцами. Но Татьяну (то есть меня) оставь в покое. Девочке осенью в школу идти, и незачем забивать ей голову религиозными бреднями.
Мама долго не могла успокоиться и допить чай, зубы ее стучали о край стакана.
— Не понимаю, как вы могли разрешить Танечке прикладываться к этой «Утоли моя печали»? — нервно заговорила мама. — Ведь ее, икону вашу, до Танечки слюнявило множество ртов. На ней же сплошные микробы! Вы хотя бы догадались одеколоном протереть местечко.
Папа засмеялся.
— Ну, это уж ты чересчур хватила! Ты бы еще посоветовала икону формалином опрыскать. Так тебе церковники и разрешат: мол, нарушаете благолепие храма.
Тут бабушка, которая все это время не проронила и словечка, вдруг поднялась и, сурово глядя на маму, сказала:
— Вот что, моя милая! У матушки-богородицы «Утоли моя печали» хватит силов управиться с микробами почище твоего одеколона. И вообще вас обоих моя вера не касается. Не велите Танечку с собой брать, я не буду. Пускай дите растет нехристем! А насчет прыщика не сумлевайтесь: разок зеленкой помажу — как рукой снимет.
Папа снова переглянулся с мамой, потом оба взглянули на часы, охнули и, опрокинув стулья, выскочили из-за стола и исчезли за дверью. А мы с бабушкой продолжали чаевничать, вернее, бабушка чаевничала, а я молочничала.
Отпив чаю и убрав посуду со стола, бабушка подвела меня к окну и долго разглядывала ранку на губе, потом, навертев на спичку ватку, смазала чем-то очень жгучим и невкусным.
— Стало быть, мы после Силантия, дворника из соседнего дома, к матушке прикладывались, — озабоченно бормотала она, — моя вина! Не доглядела, окаянная! Ведь этот прыщавый бугай, должно быть, и наградил Танечку прыщом. Ему бы уступить место чистому дитю, ан нет, так и лезет наперед младенца к лику приложиться! Ну, народ...
Меченые атомы
Бухгалтер Алексей Иванович Бабкин решил бросить курить. Похвальное намерение свое он возымел под сильнейшим давлением супруги, не переносившей табачного дыма. Но дело оказалось, прямо скажем, ему не по зубам. Изо дня в день Бабкин полоскал горло отваром эвкалиптовых листьев, сгрыз по меньшей мере два кило леденцов «Театральные», однако существенных результатов не добился: курить хотелось пуще прежнего.
Но вот жена вручила ему однажды листок бумаги.
— Я достала, Алеша, адрес человека, который избавит тебя от курения, — сказала она, — у одной моей сослуживицы есть двоюродный дядя, который, по ее словам, творит чудеса в смысле избавления слабохарактерных людей вроде тебя от разных вредных привычек.
— Гм. Гипнотизер, значит?
— Нет. Просто человек обладает большим личным магнетизмом и силой воли.
Бухгалтер безнадежно махнул рукой.
— Ежели он не гипнотизер, тогда дядя этот ничем мне помочь не может. Я у двух кандидатов медицинских наук консультировался. И оба они заявили мне, что заставить человека отказаться от курения может только он сам, сила его воли. А у меня ее и на копейку нет.
— И все же прошу тебя к нему обратиться, — настаивала супруга. — Живет он недалеко, в Зеленой слободе, и, заметь, принимает не каждого, а только по рекомендации своих родственников. Он не желает иметь дело с фининспектором.
Алексей Иванович недоверчиво скривил губы. Должно быть, этот дядя — самый заурядный колдун, волосатый и неграмотный. Не лучше ли еще разок показаться кандидатам наук?
Однако жена стояла на своем, и Бабкин в ближайшее воскресенье потрясся на стареньком автобусе до Зеленой слободы. Щеголеватый, с иголочки дом колдуна разыскать было нетрудно. Он входит в чистенькую прихожую, а потом в небольшую опрятную комнатку, где, кроме стола, покрытого белой клеенкой, и двух стульев, никакой мебели не было. Ни черепа на полке и ни вещего ворона на жердочке. Навстречу ему поднялся краснолицый гладковыбритый мужчина в ослепительном белом халате с красным крестиком на кармашке. Он внимательно оглядел вошедшего.
— Вы и есть тот самый человек, который решил бросить курить? — спросил он сразу. — Да, мне говорили о вас. Я помогу вам. Но, во-первых, мне нужно беспрекословное доверие, а во-вторых, дайте мне честное слово, что будете держать в тайне свой визит сюда и мой адрес. Людская злоба, к сожалению, довлеет над миром, и даже я вынужден ее опасаться. Согласны? Отлично! Плата за сеанс десять рублей. Если мое средство вам не поможет, деньги возвращаю обратно.
— Да бог с ними, с деньгами, главное, чтобы...
— Бог здесь ни при чем, — бесцеремонно оборвал его мужчина в белом халате, — я материалист, в богов не верю да и вам не советую.
Он вышел из комнаты, но тут же вернулся, неся с собой изящный ящичек, обитый черным бархатом. Затем, потянув за шнурки, опустил шторы, отчего, в комнате воцарился полумрак, и приказал Бабкину глядеть, не отрываясь, в объектив, пристроенный в торце ящичка. Бухгалтер повиновался. И вдруг в ящичке посыпались искры.
— Это вроде игрушки «салют»? — робко осведомился он.
— Мы с вами не в том возрасте, чтобы в игрушки играть, — жестко ответил хозяин. — Это пучок меченых атомов. Я не знахарь и не колдун, а человек науки. А теперь прошу помолчать, я должен сосредоточиться.
