Пустые времена - [5]

По весне, когда деньги гостей бывали уже истрачены, и не хватало даже на хлеб и сахар, Вадим заваривал можжевеловый чай и доедал старую картошку. Порой ему казалось, что и собственную жизнь он съедает вместе с подгнившей картошкой. Раньше их гости приезжали на лето всей семьей и приглашали знакомых. Мама так любила возиться с их малышами! Потом дети выросли, и они стали приезжать только вдвоем и совсем ненадолго. А сегодня Вадиму вдруг показалось, что на следующее лето они не вернутся. И до весны ему не дожить. Денег совсем немного, а картошки хватит только на половину зимы. Рыбы засолил только себе, торговать на вокзал его не пускали. Он был чужим для всех в деревне.

Однажды к нему зашел местный мужик за дровами. Дров Вадим никогда не запасал. Ходил рубить каждое утро в лес – должно же быть хоть какое-то занятие.

Мужик увидел огромные полки с книгами и обрадовался:

– А зачем дрова? Смотри у тебя сколько бумаги! Дай что-нибудь на растопку ненужного из книг. Зачем тебе одному столько?

– Ненужных книг не бывает, – только и сумел ответить Вадим.

После этого случая с ним даже на перроне здороваться перестали.

Лень была ему не свойственна. Сибаритский образ жизни вести вынуждали обстоятельства. Вадим размышлял о серьезном деле и пользе, которое оно приносило бы, он действительно хотел работать. Но нечем в такой глуши заниматься, все сами себя всем обеспечивали. Поехать учиться Вадим тоже не мог, денег у них с матерью не было. Мама сама обучила его всему, что знала: чтению, письму, математике.

Он искал любви, о которой читал так много, но любовь покинула эти места. В дереве все безнадежно пили, по пьянке и от безысходности рожали детей, а потом голод гнал их на перрон истошно кричать: «Пиииво! Рыыба!»

Но мечта о мире, где все по-другому, не оставляла его. С самого детства ему снился сон о клеверных полях. И Она… стояла на краю поля и звала за собой туда, где за холмами и лесом начиналась железная дорога. Вадим знал, что пальцы ее пахнут клевером, а волосы – ветром. Ветром, пришедшим из-за холмов.

– Правда моего дома в том, что он умирает. И я вместе с ним. Все-таки нужно попытаться уехать отсюда. Мне нужна работа. Настоящая работа, которая позволит хоть раз в жизни наесться до сыта и избавиться от бесконечно сосущего под ложечкой чувства голода. Я должен знать, что могу приносить пользу, пусть и малую. Нужно, чтобы та, что пришла из-за холмов, могла гордиться мной. Иначе, зачем все это: галки на дереве под окнами моего дома, тысячи прочитанных книг, озеро, осень, камин? Но что же делать? Продать дом, продать память о маме? – мучительно размышлял Вадим и не находил ответа.

А дни неумолимо шли и шли, по-прежнему оставаясь бессмысленным ожиданием летящего мимо поезда, очередной попыткой помечтать о том, как заходишь в вагон и становишься частью другого мира или мира, где все по-другому. Он должен был когда-то решиться. И он решился.

****

– Вы так редко навещаете маму! Вы, наверно, равнодушный человек, но поймите, у нее никого нет, кроме вас, – увещевала Макса молоденькая и потому чувствительная докторша.

Конечно, она ничего не знала о ранах, которые не заживут никогда. Для нее мир был добром, о зле она только читала в газетах. Макса ее мольбы не трогали. Он редко навещал мать и не чувствовал себя виноватым. Он не любил эту маленькую страну, где все впали в детство, собирая цветные картинки из паззлов, играя в куклы и посасывая леденцы. В забытье и забвении они были счастливы. Но Макс не мог забыть. Каждый визит для него превращался в лестницу на эшафот, по краям которой развешаны сверкающие на солнце красные воздушные шары.

Во дворе больницы рос огромный тополь, и они с матерью частенько сидели под ним и ели сладкое. Конфеты она любила, будто ребенком была она, а не Макс. Она даже ни разу не взглянула на него.

«Она не вернется больше, впала в детство, оттуда не возвращаются», – говорили врачи.

И вскоре Макс совсем перестал навещать ее. Он надеялся, что она – счастлива, в детстве все счастливы, по-другому не бывает.

Однажды он принес деньги за лечение, но ему сказали, что платить больше не нужно. Она разбила окно и сбежала. Куда? Никто не знал. Ее искали долго, а потом объявили пропавшей без вести. Уходя, Макс заметил, что тополь срубили, и его почерневшие останки свалены у стены во дворе. Наверно, разбив окно, она спустилась вниз именно по его стволу.

Он ничего не чувствовал больше, внутри все онемело. Он работал ради матери. Но зарабатывать деньги на ее содержание в больнице уже не нужно. Ничего не нужно. Бессмысленные, бесконечно долгие дни.

Надежда вернулась вновь прошлой осенью. Поздним вечером Макс устало брел домой с работы. На платформе в метро он увидел женщину с белыми волосами, лежащую на полу без движения. И словно что-то перевернулось внутри. Он схватил ее, начал трясти, а она вцепилась ему в воротник, дохнула в лицо перегаром, и по перрону разнеслось:

– Жизнь – это мост между прошлым и вечностью, только он – без перил. Вы идете над бездной и не видите ее! А она под вами! Один неверный шаг – и все кончится, никто не поддержит Вас, глупые люди!