Пустота - [98]

В очень высоком, темном и светлом одновременно. Как ресторан, куда они с Марни любили захаживать на ланч, но перенесенный в корпус заброшенной уопингской[121] электростанции. Она испытывала страх. Она мало что видела, но и доступного-то зрению не понимала. Ее окружали люди. Они жестикулировали и пялились на нее, пытаясь приблизить к ней лица. Их губы размыкались и смыкались, Анна чувствовала себя пойманной в аквариумном баке рыбой. Они изучали ее.

– Как близко я могу подойти? – спросил кто-то спутника и тут же добавил: – У нас есть хоть какое-то представление, откуда она взялась?

– У нас ни о чем нет никакого представления.

Смех.

– Кажется, она падает. Застигнута в падении.

– Вряд ли это предположение нам поможет, Гейнс.

Фактически Анна чувствовала себя так, словно ее застигли справляющей нужду посреди вокзала Ватерлоо в час пик. У нее сохранялось ощущение близости кота Джеймса: он был так близко, что взгляд на нем не сфокусируешь, и от этого кружилась голова. Обескураживающее чувство. Она уже не казалась себе в полной мере Анной, но и никем другим в полной мере тоже. Скулы у нее стали какие-то неправильные. Ее размазало и разнесло по значащим сторонам парадокса или конфликта, как на картинах Фрэнсиса Бэкона. В то же время казалось, будто ей в неподходящую для этого часть тела воткнули что-то большое или, еще хуже, что это она его проткнула собой. И вовсе нестерпимым ее нынешнее состояние делала природа этого объекта.

То была ее жизнь.

Секхет, Милашка Минни, Мэтти. Мутти. Розы, Радтке, Эмили-Мизери. Девушка Разбитое Сердце и Имоджен. Доминатрисса Первой Точки Лагранжа. Я тяну за один конец, она – за другой. Этой женщине никогда не стать частью меня. Я ей говорю: падай себе своей дорогой. Проваливай, ты, сука. Чтоб и духу твоего здесь не было. Там третье существо рядом с нами говорит, она и четвертое, и пятое. Тут воняет котом и каким-то грязным животным. Так мы ни в жисть не попадем туда, куда направляемся. Меня зовут. (Изабо. Мирабель, Рози Глоу. Малышка и Пак-43. Шаклетт, Пукси, Темерэр, Стормо! и Те Фаатурума.) Я падаю в беседку и кричу всякие глупости. Никто не слушает…

В городе Саудади дело Тони Рено по необходимости отнесли к нераскрытым.

Вскоре после этого тощий коп Эпштейн оказался в патруле с некой Гриллс. Ночь выдалась приятная. Шел небольшой дождь. Движение на Туполев-авеню было не таким интенсивным, как обычно. Брейкдансерши при полном параде, в мамбо-карамельных туфлях лодочкой, скучали на углу возле «Джонсон и Хром». Бои в «Prêter Cur» протекали вяло. От Плацебо-Хейтс до Воронки, от Ретайро-стрит до Бизли-стрит индустрия развлечений взяла вынужденный выходной.

Глоубтаун, два часа пополуночи. Эпштейн и Гриллс выбрали это время для беседы о войне. Гриллс полагала, что война может оказать перманентное воздействие на общественный ландшафт. Криминальный туризм, рассказывала она, захирел; по всему городу такая же участь либо постигла, либо постигала нелегальные ателье, БДСМ-клубы, порнушные сенсориумы и прочие места личностного хакинга. Эпштейн же считал, что война просто добавит пару вишенок на торт: нисходящие тренды, отмеченные Гриллс, балансируются ростом рынка поддельных идентификационных чипов, продуктовых талонов и разносортной аренды на скотских условиях. Если преступления против личности и уменьшились, то контрабанда взлетела на семнадцать процентов за год. После паузы, обдумав его аргументы, Гриллс указала, что в скором будущем появятся более надежные средства контроля широких масс; Эпштейн мог с этим только согласиться, и на том разговор окончился. Внезапно высоко в небесах сверкнула белая молния, безмолвная, но очень резкая, очень технологичная. Эпштейн прикрыл глаза ручищей.

– Это атака?

– Не думаю, – сказала Гриллс. – Видала я атаки, но это… – она помедлила, подбирая слова, – куда масштабней.

В пятистах милях над их головами K-рабли исчезали со своих орбит, чтобы почти тут же появиться в других местах. Пустоту заполнил жаркий шепот их систем связи. Минуту назад они пасли стадо ржавых развалюх, а теперь столкнулись с пустотой. Десять миллионов метрических тонн психофизического мусора, запаянного в контейнеры размером от гроба до крупного астероида, исчезли. Эту новость не замедлили подхватить все СМИ. В небе яростно возгорелась какая-то новая физика, и спустя считаные наносекунды карантинная орбита Саудади полностью опорожнилась на глазах у жителей планеты, будто ее содержимое утекло в водослив. Карантинная полиция пришла в замешательство. Остальные свидетели случившегося – в восторг. По всему Глоубтауну люди выбегали из баров и танцзалов нуэвского танго, задирали головы и глядели в дождь. Эпштейн и Гриллс, обрадовавшись развлекухе, призвали их к порядку.

– Тут не на что смотреть! – для проформы блажили они, но и сами смотрели в небо.

– Да все равно это дерьмо никому не нужно было, – заметила Гриллс, озвучив охватившее всех за следующие несколько часов облегчение.

В двух-трех улицах от патрульной парочки, в квартирке такой близкой к некорпоративному космопорту, что стены ее едва уловимо меняли геометрию каждый раз, как прибывал корабль, дела генетического портняжки Джорджа шли своим чередом.