Пустошь. Дом страха - [10]

– Напрасно ты пытаешься поставить меня на свое место.

Подойдя к проигрывателю, Орсон снял иглу с пластинки. В полной тишине, воцарившейся в доме, он вышел на середину гостиной.

– Энди, ты все испортил. Я велел тебе захватить одежду и туалетные принадлежности, а ты притащил револьвер и коробку патронов. – Брат говорил рассеянным тоном, словно мы сидели на крыльце, наслаждаясь сигарами. – Нарушив мои инструкции, ты навредил нам обоим, и единственное, что приходит мне в голову, это наглядно продемонстрировать тебе, что ослушание не в твоих интересах. – Откинув барабан револьвера, Орсон показал мне пять пустых гнезд. – Ты оплошал один раз, поэтому мы зарядим один патрон.

Достав из кармана патрон, он вставил его в барабан.

Мне стало плохо от страха.

– Орсон, не надо!

– Энди, Энди, Энди! Никогда не учи человека с заряженным оружием, как он должен себя вести. – Крутанув барабан, Орсон взвел курок. – Позволь тебе объяснить, что это причиняет боль и мне, поскольку я не хочу, чтобы ты вообразил, будто я делаю все это ради забавы. Мне пришлось приложить много усилий, чтобы привезти тебя сюда, и если удача от тебя отвернется – а с вероятностью двадцать процентов патрон окажется напротив ствола и ты отправишься к праотцам, – все мои труды окажутся напрасными. Но я готов рискнуть, чтобы преподать тебе урок того, как важно следовать моим инструкциям.

Когда он направил револьвер мне в грудь, я непроизвольно поднял руки. Орсон нажал на спусковой крючок – щелчок, – после чего откусил кусок яблока. Я с трудом мог дышать. Я закрыл лицо руками, а брат снова поставил пластинку. Музыка зазвучала опять, Орсон вернулся на диван, отбивая ритм и с теплотой глядя на меня. Достав патрон из барабана, он положил револьвер на пол и плюхнулся рядом со мной. Я ощутил во рту кислый привкус тошноты. Мне показалось, меня вот-вот вырвет.

Твою мать, Орсон спятил! Меня ждет неминуемая смерть. Я в пустыне, один-одинешенек вместе с психопатом, своим родным братом. Своим долбаным братом.

– Энди, теперь ты можешь гулять по всему дому, а также выходить на улицу. Правда, сарай для тебя закрыт, и я каждую ночь буду запирать тебя в комнате, после того как ты ляжешь спать. Теперь тебе больше не надо справлять нужду в ведро. Душ у колодца за домом. Вода холодная, но ты привыкнешь. Электричество поступает от нового генератора, но я был слишком занят и не успел провести водопровод.

– Можно я прямо сейчас схожу в душ? – спросил я, с трудом совладав с голосом.

– Конечно. Но только всегда давай мне знать, когда выходишь из дома. У меня нет ни малейшего желания тебя искать.

Не в силах унять дрожь, я вышел из комнаты и открыл дверь навстречу солнечному свету, расцветающему над ржаво-бурой пустыней. Поежившись, я плотнее укутался в белый махровый халат, который носил в течение последних двух дней. Когда я обернулся, чтобы закрыть дверь, на пороге стоял Орсон.

– Мне тебя не хватало, – сказал он.

Я посмотрел на него, и на какое-то мгновение он стал беззащитным, словно тот брат, которого я любил, когда мы оба были маленькими. Его взгляд умолял о чем-то, однако я находился не в том состоянии, чтобы угадывать желания.

– Кто она? – спросил я.

Орсон прекрасно понял, кого я имею в виду, но ничего не сказал. Мы просто смотрели друг на друга – разжигая родственную связь, крепко спавшую много лет и почти умершую. И все-таки горючий материал в нас еще оставался.

Я не собирался ждать, когда Орсон закроет дверь. Развернувшись, я шагнул в утреннюю прохладу.

– Энди! – окликнул меня Орсон.

Я остановился, но не обернулся.

– Просто официантка.

Глава 6

Я стоял на шатком крыльце, в тени крытого железом навеса, опирающегося на сгнившие деревянные столбы. Со стороны пустыни дул сильный ветер, несущий сладковатый пряный аромат полыни, выжженной на солнце земли и не знакомых мне деревьев.

Четыре расшатанных кресла-качалки, по два с каждой стороны двери, едва заметно покачивались, но я сидел на ступенях, засунув босые ноги в пыль, все еще прохладную в тени, вдали от палящего солнца. Мой взгляд блуждал вдоль северного горизонта: скопление холмов, переходящих в высокие горы. Они находились по меньшей мере в тридцати милях, и на их склонах нельзя было различить никаких деталей. Только сплошная зелень внизу, говорящая о вечнозеленых лесах, далее крутые серые скалы и, наконец, похожие на облака ледники, никогда не тающие.

В шестидесяти ярдах слева от крыльца стоял большой сарай. Он выглядел новым, построенным наспех; железная крыша и свежие желтые сосновые доски сияли в лучах низкого солнца. Засов, запирающий двустворчатые ворота, был обмотан похожей на змею цепью. Следы колес уходили прямо в сарай.

Примерно в миле дальше пустыня поднималась на несколько сот футов, образуя уходящий на юг хребет из ржаво-красных скал. На гребне росли чахлые кусты можжевельника, зазубренными силуэтами чернея на фоне неба.

С самого утра я пытался читать у себя в комнате Макиавелли. Мне было жарко и душно, и я не мог сосредоточить внимание ни на чем, кроме мысли о том, как бежать отсюда. Затем я вышел на улицу, чтобы найти облегчение в глотке свежего воздуха. Но даже на ветру пот обжигал мне глаза, увлажняя кожу и волосы. Изнутри доносился джаз – зловещие звуки в этой безжизненной пустыне. Богатая музыка вызывала в памяти заполненные толпами клубы Нью-Йорка, людей, втиснутых в тесное пространство. Обыкновенно я терпеть не могу толпу и физическую близость других людей, однако сейчас клаустрофобия замкнутого пространства ночного клуба, сотрясаемого музыкой, показалась бы мне желанной.