Заглянув в схему рассадки учеников, лежащую на столе учителя, я сажусь куда положено. Мои новые одноклассники весело отвечают, когда я приветствую их словами «рад познакомиться». Да, атмосфера хорошая.
Еще один человек входит в класс.
Увидев меня, он тотчас поднимает руку.
– Привет, Хосии! Мы, значит, снова в одном классе!
Слова совершенно ординарные, но взгляды всех 15 одноклассников обращаются на нас. Да, Харуаки громкий, как всегда.
– …Харуаки.
– Мм, чего?
Я оглядываю его подозрительно.
– Ты настоящий?
– …А что, я похож на поддельного? Может, ты решил, что я – это мой брат-близнец? Может, ты манги начитался и думаешь теперь, что все питчеры бейсбольных команд старшей школы – близнецы?!
– …Нет.
Почему-то я начинаю сомневаться в самой личности Харуаки…
– Ну ладно, Хосии! Если подумать…
– Доброе утро, Хару, Кадзу-кун!
Новый голос перебивает Харуаки.
Коконе стоит в дверях нашего класса. А рядом с ней – Дайя.
А, эти два голубка и сегодня пришли в школу вместе? Правда, если я это скажу вслух, Дайя весь день будет насиловать мне мозг, так что я предпочитаю промолчать.
– Мое сердце начало биться быстрее, когда со мной поздоровалась девушка, но чтооо я вижу, это всего лишь ты, Кири? Мое возбуждение пропало впустую.
– Эй, Хару… что за реакция? Ты вообще кто такой?
– Ээ, в общем, просто прекрати увлекаться мной настолько, чтобы гоняться за мной, только лишь чтобы оказаться в том же классе.
– Хаа… это ты такими фразочками пытаешься скрыть свое смущение от того, в какой восторг я тебя привожу? Ты тааакой ребенок, Хару-тян, уси-пуси! А, кстати. Ты не мог бы перестать наконец забивать свой мобильник моим моэ-голоском?
– Да кому твой голосок вообще нужен?!
– «Мой повелииитель…» – ну же! У тебя такой шанс добавить новые записи в моэ-моэ коллекцию Хару! Дать тебе еще один шанс? Если хочешь, могу добавить еще «Добро пожаловать домой» на этот раз, хочешь?!
Что за разговоры у них… прекратите, умоляю, вас даже слушать стыдно.
– Хааа… слушай, Кадзу, у тебя случайно нет с собой петард? Я бы сейчас с удовольствием поджег штучку и засунул Кири в рот.
– А ты что, Дайя? Ты ревнуешь, что я даю свой моэ-моэ голосок только Хару? Не беспокойся! Если ты, съехавший на младших сестренках фетишист, встанешь передо мной на колени и поцелуешь мне ноги, я буду называть тебя «братик»! О, ну разве я не великодушна?
– Как насчет фразы «Простите, что родилась на свет»?
…Со сменой класса ничего реально не изменилось.
Но ровно этого я и желал.
Мне немного одиноко без Марии и Моги-сан, но именно ради этого я боролся с «Комнатой отмены».
– …Чего это ты там ухмыляешься? Это отвратно, Кадзу! – замечает Дайя.
– А, точно. Кадзу-кун ухмыляется. Какой он у нас озабоченный. Держу пари, он воображает, что рядом с ним сидит девушка, и вот она неуклюже запинается…
– Ничего подобного!
Я обрываю Коконе мгновенно, отчего у нее появляется кислая мина на лице.
– Но кто сидит рядом с тобой? Ты уже знаешь? Какая-нибудь симпатяшка?
Харуаки спрашивает, бесстыдно плюхаясь на обсуждаемый стул. Я знаю – я посмотрел, кто сидит по соседству со мной, когда искал собственное место.
– Да. Настоящая симпатяшка!
– Правда?! И кто она?!
У нее есть собственное место в классе. И я рад этому. То, что у нее есть место, означает, что она может еще прийти и сесть здесь.
Когда она вернется, ее место уже не будет рядом с моим, но я не против.
С улыбкой на лице я называю имя девушки, чья парта рядом с моей.
– Э т о М о г и - с а н!
В тот день мне казалось, что дождь будет идти целую вечность.
Я отправился в больницу сразу, как услышал от Дайи про аварию с Моги-сан, и потому прогулял школу. Поехал на такси, потому что больница, куда ее отправили, была за городом. Невероятный поступок, если учесть, что мирную жизнь я ценю превыше всего.
Но я просто должен был. Поскольку я боролся с «Комнатой отмены», я должен был узнать результат.
До больницы я добрался раньше всех, даже раньше ее родных. Потом я вместе с ними ждал, пока ее закончат оперировать; они приняли меня за ее парня.
Операция прошла успешно… вроде как. Но в этот день Моги-сан в сознание так и не пришла.
В реанимацию меня не пускали. А в общее отделение ее перевели два дня спустя, и лишь тогда мне удалось с ней повидаться.
Моги-сан на своей койке выглядела очень плачевно. От звуков кардиограммы и аппарата искусственной вентиляции легких мои барабанные перепонки неприятно вибрировали. Руки-ноги ее были зафиксированы, все лицо в синяках, одна рука свисала вниз, вся фиолетовая из-за подсоединенной к ней капельницы.
От одного лишь зрелища изломанного тела своей знакомой на больничной койке у меня на глаза навернулись слезы. Но я был не единственным, кому хотелось плакать. Перед ней я не должен был плакать. Проглотив слезы, я вгляделся ей в лицо.
Моги-сан была как будто удивлена немного, увидев меня. Правда, сказать с уверенностью было трудно, потому что мускулами лица шевелить она не могла.
Ее родные сообщили, что она, похоже, уже очнулась, но пока не произнесла ни слова из-за шока.
Но вдруг Моги-сан раскрыла рот, изо всех сил пытаясь мне что-то сказать. Я попросил ее не перенапрягаться, но она не слушала, все пыталась заговорить.
