Пусть умрёт - [56]

      Нет, ни за что бы не поверил в те далекие времена заместитель секретаря по идеологической работе райкома КПСС Матвей Петрович Корунд, если бы кто-то шепнул ему, на что будет способен прыщавый салага-инструктор его отдела. Ни за что бы не поверил, на что способен и он сам, между прочим, главный идеолог района! Немедленно упек бы ненормального ясновидца в психушку.  В лучшем случае выгнал бы из кабинета!

      Матвей Петрович очнулся и услужливо улыбнулся дежурной шутке про партбилет: мол, ценю твое остроумие, Марлен, э-тт ты здорово пошутил.

      И заверил:

      - Ты не беспокойся, это я так, риторически. Уложимся в две недели.

      - Ну, это меняет дело, если риторически, – сказал, по-отечески глядя на Корунда, Марлен Марленович. – Так бы сразу и сказал. Прям от сердца отлегло. А то я уж грешным делом подумал: отступление себе готовишь.

      Он так посмотрел на Матвея Петровича, что у того в горле вдруг образовался комок, перекрывший доступ воздуха в легкие.

 Корунд откашлялся и на всякий случай решил искренне возмутиться:

      - Да ты что, Марлен!

      - А ничего... Я ж тебя знаю как облупленного, – процедил сквозь зубы Пронькин. – Докладывай дальше!

      Отеческий тон растаял без следа.

      - Бармалей прислал шестерых, – с глуповатой обидой прогундосил Матвей Петрович. – Все до этого летали на военных. Двое из них – гражданские пилоты, но утверждают, что и на военных рулили. Доставил лично, на место. Там подучат – есть специалисты, все будет в порядке...  Отморозки полные! – добавил он.

      - Не забывай, что на этих отморозках кое-кто намечает бабло нехилое срубить.

 Матвей Петрович снова промолчал, а про себя подумал: «Вот гад, все время мордой в говно... Это он-то меня упрекает. Бабло срубить? Сам в тысячу раз больше гребет – между прочим, вот этими руками». Он незаметно бросил взгляд на свои ладони, как будто ожидая увидеть на них случайно налипшие банкноты. Естественно никаких банкнот он не обнаружил, и ему снова стало очень обидно за себя.

      Ведь, если рассудить по-честному, кто принимает основной риск на свою, так сказать, задницу? Корунд! Случись что нештатное, так с босса-то что взять? Ему хрен что пришьешь. Кого он козлом отпущения сделает? Корунда! Ему, Корунду, за все отвечать – всё через него проходило. Всё! Он на секунду представил  себя в кабинете следователя, и ему сделалось не по себе. Расколоться? Просто немыслимо! Даже подумать об этом страшно. Лучше на зоне сгнить.

      Матвей Петрович ужаснулся лексикону, который за последние два года выработался у него, интеллигентного человека, к каковым он себя бесспорно относил. Но сейчас он почти реально почувствовал запах зеленоватых, как будто полинявших, пожалуй, самых маловыразительных в мире купюр, и запах этот немедленно  примирил его с действительностью.

      Матвей Петрович незаметно потряс головой, прогоняя обонятельную галлюцинацию, но она не отгонялась. А Пронькин, как бы читая его мысли, с этакой подковыркой, спрашивает:

      - Ты что, «цитрусовые» в уме пересчитываешь? У тебя уже сколько на счетах, а, Матвей?

      Матвей Петрович не ответил – что правда, то правда – несколько лимонов накопилось. Сам даже запутался сколько.

      Он тяжело вздохнул и доложил о подготовке мероприятия: все, мол, в порядке, не извольте беспокоиться, с черномазыми все  договорено, переноса даты не будет. Да и какой перенос – знаем, какие люди пожалуют. За прием отвечает их полковник, как его, блин? Хрен запомнишь эти африканские имена, Бисаи, Себаи. Что? Нет, никогда не мог запомнить – где имя, где фамилия...

      Он говорил, а сам с замиранием сердца думал: «Может все же пронесет?».

 Натурально, не пронесло. Пронькин перебил его:

      – Короче, ты мне лучше скажи, как это вам, засранцам, в голову пришло концы в воду таким идиотским способом? Это ж уму непостижимо – в Москву затащили! Ты, Матвей, можешь мне объяснить в чем дело? И вообще, ты когда-нибудь снимаешь свой идиотский картуз?! – ни с того ни с сего разозлился он на ни в чем не повинный головной убор. – Спишь тоже в нем?

      Матвей Петрович, обиженно насупившись, стащил с головы свою любимую клубную фуражку со значком в виде акулы, которой собственноручно отоварился в Монте-Карловском бути;ке в прошлом году и с тех пор не расставался с ней ни на минуту.

      – Я тебе сейчас все объясню, Марлен, – начал он. – Дело, видишь ли, в том...

      – Ты покороче не можешь? Без всяких этих твоих: «дело в том, да дело в этом». Конкретнее! Если будешь опять меня разводить, то...

      – Хорошо-хорошо, – не дал ему договорить сообразительный Матвей Петрович.

      Он глубоко вздохнул и покаялся: частично, дескать, признает свою вину, готов искупить... то да сё... что-то, запинаясь, бормотал про повинную голову, которую меч не сечет, а в заключение осмелел и сообщил, что все же настоящая причина кроется в цепочке досадных случайностей, которые в конечном счете и привели к такой вшивой ситуации.

      По его словам получалось вот что.

      В тот злополучный день, с наступлением темноты, сразу же, как только его парни выехали на трассу, чтобы по инструкции перевезти объект для захоронения, за ними увязалась патрульная машина. Менты были московские, городские... С областными проблем бы не было. Договорились бы, сто пудов. А эти – другое дело. Правда, может, и  случайно подвернулись – скорей всего так оно и было, только проверять это никому в голову не пришло, слава богу. Там отрезок трассы – в сторону Москвы всего-то километра два-три. Приняли решение не сворачивать, а дальше потянуть, проверить – отстанут ли менты? Если и не отцепятся, то в потоке, ближе к городу проще затеряться. А менты не сваливают – как пришитые! Ребята звонят ему: «Петрович, что, мол, делать?» А он им: «Действуйте по обстановке, но с ментами не базарить – шмон стопудово наведут... Лучше всего – оторваться, потом при первой возможности избавиться от груза и свалить».