Пусть умрёт - [52]

      — Не мое дело, для чего мы готовим этих парней, но... есть определенные нормы налета. Несмотря на то, что по бумагам они все пилоты...  х-мм,.. если не выполнят стандартного минимума, боюсь...

      — Вы правильно заметили – не вашего это ума дело, – грубовато перебил тип в капитанской фуражке. – Позаботьтесь о том, чтобы их натаскать. Не обучить, а натаскать! Надеюсь, разницу понимаете? Более того – натаскать по ускоренной программе. Асы мне не нужны, – проворчал он. – Люфтваффе, блин, тут устраивать. Ответственность за то, что они не освоят всей вашей трихомудии, я беру на себя. Их познания  им надолго не понадобятся, – туманно намекнул он на что-то, видимо, одному ему известное. – Укладывайтесь в две недели. Принимайте это как приказ! Ясно?

      — Так точно! – встрял подполковник, чтобы разрядить обстановку.

      — Как знаете, – недовольно проворчал майор, –  я предупредил. Не хочу, чтобы потом были претензии к качеству моей работы.

      — Послушай, как тебя там, майор, – перешел на «ты» в одностороннем порядке «кинорежиссер», – тебе платят неплохие бабки? Тэ-эк? С начальством все согласовано? Тэ-эк? Парни и так прекрасные пилоты, – он ухмыльнулся. – Твои услуги не понадобились бы, если бы не наши формальные обязательства. В общем, объясняю для особо инициативных: по договору на поставку авиатехники мы обязаны провести инструктаж. Всё! Только ин-струк-таж! – он откинулся на стуле и уже спокойней, добавил: – Вот и проводи. Если уложишься в срок, можешь даже расширенный. Кстати, майор, а ты знаешь,  во сколько нам обходится каждый день пребывания этих молодчиков в твоем санатории? То-то и оно. А узнал бы – не поверил. Так что не парься, расслабься...

      — Ладно, поглядим, на что они годятся. Но, как говорится, тяжело в учении – легко в бою. Этого еще никто не отменял. Пощады пусть не ждут, буду гонять, как сидорову козу, – пробурчал упрямый майор.

      «Кинорежиссер» вынул из кармана новую пластинку, и, сунув ее в рот, с недоумением посмотрел на майора так, как если бы подозревал того в слабоумии. Потом бросил красноречивый взгляд на дверь, скривив физиономию в сторону подполковника, что очевидно означало желание остаться наедине.

      Майор промолчал, но было видно – нервничает мужик.

      «Да, был приказ, – размышлял он. – Да, от начальства. Но вот насчет денег – это еще как сказать, ё-моё! Начальники, они-то капусту срубят... Только вот ему негусто достается. Разве что рассол, ё-мое. А этот хмырь болотный в фуражке вообразил, что я, майор Панин, боевой офицер, кавалер двух орденов и десяти боевых медалей, участник «афгана», буду сейчас причмокивать, делать вид, что поражен, во сколько им обходится пребывание этих хохмачей. Да хоть во сколько! Раз платишь, значит тебе выгодно, ё-моё... А мне – пофиг!»

      Майор распалял себя все сильнее.

      «А ты, парень, просекаешь, что такое – знать машину? Ее не просто знать надо, а чувствовать каждый нырок, каждое виляние, каждую ее мышцу и каждое сухожилие, слышать каждый звучок, стучок, е-моё, импульсы в нервах-проводах ощущать – понимать, что сказать хочет. И жалеть ее надо, не то глядишь и без оперения останешься. Каждый момент надо предвидеть: когда в штопор свалиться хочет, когда просит тяги добавить, когда форсаж... А в книжках, е-моё, этого не вычитаешь. А он – две недели... Индюк в фуражке! За две недели только до кладбища долететь можно. Да это... это, знаешь, какая машина?! На ней мы от «земля-воздух» просто так, без всякой электроники и компьютеров сраных... Да ее и не было тогда особенно-то, электроники. Уходили от стингеров на одном мастерстве. Ну и машина, понятно! Тогда на 21-х еще летали. Рыжий научил нас, после того как Казбеку, его земляку, осетину, ракета с инфракрасной ГСН прямо в сопло на выхлоп залетела. Рыжий тогда, как только засек старт, выждал, черт нерусский, чтобы ракета цель захватила – заманивал, значит, – а потом на наших глазах резко, почти вертикально, вниз начал сваливаться. С ускорением идет, мы его мысленно похоронили уже... земля – пятьсот, а то и меньше. Ракета тоже за ним нырнула – по методу глупой собаки. Не наперерез, значит, а в хвост вцепилась. Ну, думаем, не догнать – раньше он с землей поцелуется. Тут-то он и показал, на что способна ласточка его: у самой земли машину выравнивает – восемь «же», не меньше, элерон потом на правом выпрямляли… Ну, про элерон, положим, приврали тогда, когда женам своим травили. А что ушел на сорока метрах, и ракета в песок воткнулась, так это чистейшая правда. Сам видел. Потом мы этот трюк не раз повторяли. А ты говоришь – две недели, блин!»

      Все это Панин не сказал, а подумал. Из раздумий его вывел голос подполковника:

      — Ты бы, Панин, пошел проверил, все ли к полетам готово. Завтра начинаем.

      — Слушаюсь, товарищ подполковник, – сварливо ответил майор и, по-военному чеканя шаг, покинул зал.

      Вслед ему пристально уставился хмырь-кинорежиссер. Не успела захлопнуться дверь, как он раздраженно излил на подполковника порцию чистейшей желчи:

      — Ну и порядочки в твоем балагане, подполковник! Прямо, как в Ю-Эс-Арми. Каждая мандавошка воображает себя муравьем. Совсем распустились. Да такую армию... можно голыми руками! Вот тэ-эк! – он стиснул зубы и отжал воображаемое белье.